– Приветствую, ваше высокопревосходительство, – изъявил почтительность Фёст. – Вы откуда, проездом из Костромы в Вологду?
– С чего это ты такой радостный? – подозрительно сощурился Дмитрий.
– Да так. День хороший. Вчера Лютенса завербовал, завтра отправлю в Вашингтон с подборочкой интересных документов и предложением, от которого Ойяма-сан едва ли сможет отказаться.
– Это хорошо. А у меня тоже интересные новости. Ну, во-первых, операция с Катранджи завершена, и он с девушками домой возвращается. Тут кое-что случилось, теперь наш друг железно на войну с англами замотивирован, личные у него причины появились. Представь, когда они его виллу захватывали, вазочку разбили. Вроде ничего особенного, но она, оказывается, прямо из гробницы очередной египетской Нефертити к нему попала. Ценность обозначить – нулей не хватит. И второе…
Фёст видел, что Воронцов тоже весело возбуждён, и едва ли только случаем с Ибрагимом. Здесь что-то посерьёзнее.
– Слушаю со всем вниманием.
– Видишь ли, я тут в Замке кое с кем пообщался и, мне кажется, решил загадки и нынешнюю и дней минувших…
– Насчёт чего? – В сердце у Фёста что-то екнуло. Вроде как предчувствие какое-то.
– Насчёт того, кто все подлянки устраивал и без нашего разрешения собственный канал между мирами наладил. Помнишь, как вы с Секондом Затевахина поймали?
Вот он, момент истины, с ликованием подумал Фёст. Теперь он покажет
– Удивительно, Дмитрий Сергеевич! Просто слов нет! – расплылся в льстивой улыбке Вадим и показал Воронцову только что распечатанную фотографию старца с острова. – Его, случайно, не Сарториус зовут? А то попался мне тут один…
Глава одиннадцатая
Воронцов, как он ни умел владеть собой, только что рот не раскрыл от изумления. А Фёст, наоборот, преисполнился хорошо замаскированного самодовольства. Ну как же, самого Дмитрия Сергеевича уел, да как!
– Жаль, что не могу сказать, как Павел Первый прадедушке нашего Владимира: «Ну, Белли, ты меня удивил, так и я тебя удивлю»[165]. Но галочку против твоего имени в формулярном списке поставлю. Что ещё успел выяснить?
– Да всё, считайте, и выяснил. Теперь как скажете – можно живьём брать, можно на блесне поводить, если нужно. Меня что больше всего удивляет – он ведь и там и там одновременно живёт. Как думаете, по какой причине?
– А что думать. Пока ты свой сыск вёл, я напрямую с Замком поговорил, молодость вспомнил. Как он меня в сорок первом на фронт провожал… – Глаза Воронцова подёрнулись грустновато-мечтательной дымкой. И не столько отъезд на фронт на броневичке он вспомнил, как первую встречу с Натальей через толстое стекло экрана. – Он мне Сарториуса и
– Ещё бы. – Фёст скривился, вспомнив, как пришлось тогда по Москве под пулями побегать.
– Однако талант не отнимешь, не отнимешь… Может, тебя вместо Мятлева в министры ГБ двинуть?
– Увольте, Дмитрий Сергеевич. Я лучше по-прежнему, в частном порядке. Да, кстати, Сарториус же подождёт. В ближайшие сутки точно никуда не денется. Кроме того, с ним «с лёгким сердцем» разговаривать желательно, так думаю. А мне другую проблему решить не терпится, и с сердцем по-любому тяжёлым… Поприсутствуете?
Воронцов посмотрел на Вадима повнимательнее. Да, кажется, парень нешуточно
Дмитрий сделал понимающее лицо.
– Отчего же нет, если обещаешь, что интересно будет. Мне перейти?
– Переходите, конечно, чего уж… У нас после разговора с Сарториусом другие возможности появятся, не такие рисковые…
– Да они и сейчас есть, – продолжил Воронцов, и, не включая привычной рамочки вокруг превращаемого из «окна» в «дверь» экрана, просто шагнул вперёд, словно через полосу разделяющего их тумана. Фёст мельком успел увидеть за спиной адмирала обстановку его кабинета и вот – нет ничего. Воронцов стоит рядом с ним, а позади – полки с аппаратурой и бессмысленно мерцающее бельмо экрана.
– Видишь, и так можно, если Замок разрешает. Твой Сарториус этой же схемой пользуется. Так как – здесь говорить будешь, или в комнаты пойдём?
– Лучше бы в комнаты. В кабинет Шульгина…
В кабинете Фёст указал Воронцову на кресло за письменным столом.
– Сюда садитесь. Я – рядом. Трибунал у нас будет. Выездное заседание…
– Во как! А третий? Без третьего члена нельзя, – вспомнил Дмитрий петровское ещё «Уложение».