ветхие склады в скалодромы, школы, серверные, и каждый корпус дерзок, беспрецедентен и зеленее зеленого.

Телефон опять зазвонил – и опять Энни.

– Так, хорошие вести раньше, чем мы думали. Я проверила, и это не бог весть что. У нас еще десяток других родителей на страховке, и даже братья- сестры какие-то завалялись. Я кое-кому повыкручивала руки – сказали, что твоего отца можно взять.

Мэй посмотрела на телефон. С тех пор как она впервые заговорила об этом с Энни, прошло четыре минуты.

– Ой блин. Ты серьезно?

– Маму тоже хочешь на страховку? Конечно, хочешь. Она здоровее, с ней просто. Запишем обоих.

– Когда?

– Я так думаю, сию минуту.

– Я не верю.

– Харэ меня недооценивать, – пропыхтела Энни. Она куда-то очень быстро шла.

– Мне сказать родителям?

– А ты хочешь, чтоб я сказала?

– Да нет. В смысле, это уже точно?

– Точно. Ну честно, мир не перевернулся. У нас на страховке одиннадцать тысяч душ. Что мы, условия не продиктуем?

– Энни. Спасибо.

– Завтра тебе позвонят из кадров. Обговорите детали. Мне опять пора. Вот теперь я правда опаздываю.

И она снова дала отбой.

Мэй позвонила родителям, рассказала сначала маме, затем папе, и были вопли, и слезы, и хвалы Энни, спасительнице семьи, и весьма нескладная беседа о том, как Мэй повзрослела, как родителям стыдно и неловко на нее опираться, так сильно опираться на молодую дочь, но эта дурацкая система, сказали они, мы все в ней застряли. Но спасибо тебе, сказали они, мы так тобой гордимся. А оставшись у телефона одна, ее мать сказала:

– Мэй, ты спасла жизнь не только отцу – мне тоже, богом тебе клянусь, сладкая моя Мэйбеллин.

В семь Мэй поняла, что терпеть больше невмоготу. Не сиделось на месте. Надо встать и хоть как-то отпраздновать. Она глянула, что сегодня творится в кампусе. Старт Сахарского проекта она пропустила и уже пожалела. Еще поэтический слэм, костюмированный, – его она отметила первым пунктом и даже ответила на приглашение. Потом нашла кулинарный класс, где будут запекать и есть целую козу. Козу она отметила вторым пунктом. В девять некая правозащитница попросит сфероидов поддержать кампанию против вагинальных увечий в Малави. Если постараться, можно успеть хоть куда-то, но едва Мэй принялась составлять какое-никакое расписание, нечто затмило все эти планы: в семь на лужайке у «Железного Века» выступит «Цирк Грязного My Дака». Мэй о нем слыхала, отзывы и рейтинги у него зашкаливали, а в этот вечер цирк гармонировал с ее эйфорией.

Она позвала с собой Энни – та не могла: совещание минимум до одиннадцати. Но, судя по «Сферическому поиску», придут другие знакомые, в том числе Рената, Алистэр и Джаред – и последние двое уже там. Мэй закруглилась и помчалась бегом.

Свет тускнел и золотился; Мэй свернула за «Троецарствие» и увидела, как человек ростом в два этажа дышит огнем. Под ним женщина с блестящим плюмажем подбрасывала и ловила неоновый жезл. Мэй отыскала цирк.

Сотни две зрителей неплотным заграждением столпились вокруг циркачей – те работали под открытым небом, с минимальным реквизитом и, видимо, жестко ограниченным бюджетом. Толпа сфероидов сияла огнями – у одних запястные мониторы, другие снимали происходящее, светя телефонами. Мэй озиралась, ища Джареда с Ренатой и опасаясь найти Алистэра, а тем временем наблюдала за цирковой круговертью. У программы, похоже, не было ни внятного начала – когда Мэй прибежала, представление уже шло, – ни отчетливой композиции. Человек десять, все постоянно на виду, все в поношенных костюмах, которые подчеркивали старомодную цирковую простоту. Один коротышка, напялив страшную слоновью маску, выделывал дичайшие акробатические трюки. Почти голая женщина, чье лицо скрывала голова фламинго, танцевала по кругу, переходя от балета к пьяному ковылянию и обратно.

Прямо за танцовщицей Мэй заметила Алистэра – тот помахал и принялся печатать. Мэй проверила телефон и увидела, что для поклонников Португалии Алистэр на следующей неделе организует другой ивент, крупнее и лучше. «Что-то громоподобное, – написал он в CMC. – Кино, музыка, стихи, рассказы, много радости!» Мэй ответила, что придет и ей уже не терпится. За лужайкой и фламинго увидела, как Алистэр прочел, поднял на нее глаза и помахал.

Она снова перевела взгляд на циркачей. Кажется, артисты не изображали нищету, но жили в ней – все у них обветшало, отдавало старостью и гнилью. Сфероиды снимали – хотели запомнить странность этой банды бездомных на вид весельчаков, зафиксировать их неуместность в «Сфере», среди тщательно спланированных дорожек и садов, среди людей, которые здесь работали, регулярно принимали душ, старались хотя бы минимально следовать моде и стирали свои шмотки.

Пробираясь сквозь толпу, Мэй отыскала Джосию и Дениз – те обрадовались ей, но обоих возмутил цирк, оба сочли, что подобные типажи и тональность – это чересчур, и Джосия уже написал негативный отзыв. Мэй оставила их, довольная, что они ее видели, отметили ее присутствие, и отправилась искать,