Отец оборачивается, отрываясь от работы, и встает навстречу маме.

– Целитель советовал тебе отдыхать, – говорит он, целуя ее в щеку и улыбаясь младенцу у нее на руках.

– Я уже достаточно отдохнула. Я решила, как мы его назовем.

– О! Это славно! Но разве мастерская – подходящее место? Давай устроим праздник. Позовем друзей…

– Нет. Мастерская – самое подходящее место, чтобы впервые произнести его имя.

– Будь по-твоему.

– Вирд-А-Нэйс!

Отец, улыбаясь, поднимает брови:

– Парящий среди звезд? А не слишком ли высоко для такого ма-а-аленького, пухленького младенчика? – Он наклоняется к ребенку и ласково теребит того за щеку.

– Тебе не нравится?

– Отчего же, Лисиль, нравится! Замечательное имя! Мы будем называть его кратко – Вирд, и я не сомневаюсь – он станет летать по этому дому так, что впору будет прятать инструменты, чтобы их не сдул поднимаемый при этом ветер.

Отец смеется и повторяет: «Вирд-А-Нэйс!»

Мама подходит ближе к столу и рассматривает работу Мастера. Это небольшая фигурка человека с крыльями: вернее, пока еще только с одним крылом, другое – лежит рядом, и отец тонким инструментом вырезает на нем перья.

– Что это? – спрашивает мама.

– Пряжка для пояса…

– Для Астри Масэнэсса? – Мама смеется, но совсем не обидно.

Отец тоже улыбается, отвечая:

– Я изготовил пряжки для Верховного и Совета Семи, но их состав будет меняться, поэтому я сделал по пряжке для каждого Пути Дара, даже для Мастера Огней, хотя многие считают, что такой уже никогда не родится. И мне показалось, что чего-то не хватает, завершающего штриха – пряжки для Мастера Путей. Просто… чтобы была…

– Это очень красиво, – любуется мама.

– Еще не готово! Вот когда будет готово, тогда и скажешь!

Годже Ках

Он целовал Иссиму… Она обнажена, но длинные золотые волосы закрывают ее словно плащом, он прижимает к себе ее горячее тело и слышит ее дыхание… страстное дыхание. Она хочет быть с ним…

Годже берет в руки ее локон, закрывает глаза и целует волосы, чувствуя на своей щеке их шелковистое прикосновение. Сама Иссима отдаляется, только ее волосы все еще струятся золотом в его руках. Он хочет приблизиться к ней, вновь обнять, откинуть прикрывающий желанную наготу золотой плащ… но она все дальше… он не может до нее дотянуться, и только волосы еще в его руках… длинные… такие длинные… слишком длинные… Он вновь прикасается щекой к ним – и вдруг видит, что они вовсе не золотые… локоны черны, что вороново крыло!..

Они обвили его руки, грудь, шею, они сжимают его и ползут по его телу, словно змеи, они оплели черной паутиной его собственную косу, и та тоже оживает, превращаясь в шипящего гада… Они ползут к его лицу, оплетают рот, нос… глаза… он видит как сквозь туман… Волосы тянут его куда-то… Но он не в силах идти, так как ноги его оплетены… Он падает на колени и скользит на них, влекомый черными нитями… Он видит, что волосы не принадлежат Иссиме – это волосы Атаятана… Он кричит в ужасе, но тьма из черных волос стягивает ему рот.

Сама Иссима сидит по левую руку от Древнего, положив голову тому на колени… с другой стороны, нежно прижавшись к ноге Атаятана, сидит Динорада… она также обнажена, и ее волосы тоже распущены и такие же длинные, как у Иссимы…

Годже обвит черными нитями, как муха в паутине, дышать ему все труднее… внутри просыпается Дар и тянется к Атаятану, переливаясь по черным волосам, они вспыхивают лазурным огнем…

Атаятан-Сионото-Лос улыбается и шепчет: «Мне нравится твой Дар. Он – чистый! Ты – полезен!» Этот голос звучит как самый лучший в мире музыкальный инструмент, но причиняет Годже боль, ядовитым туманом просачиваясь в его дыхание…

Годже пытается вырваться, судорожно дергает паутину, что оплела его, пытается ее разорвать – но тщетно, дышать ему все труднее, и чем больше он сопротивляется, тем туже затягиваются нити…

Годже Ках вскочил со своей кровати… Туника, в которой он спал, полностью пропиталась потом, как и вся постель… На языке привкус крови, желудок сводит судорогой от омерзения, близ солнечного сплетения – боль, говорящая о том, что Древний вновь… использовал его Дар…

Он встал, чувствуя, что ноги подкашиваются, а голова идет кругом… Дышать было трудно, и он размотал обвитую вокруг шеи косу, которая теперь