Она тяжело вздохнула, очнувшись от раздумий. Полог балдахина повозки был приподнят, но ей видны лишь горы, простирающиеся на западе. И только когда повозка, съехав в сторону, развернулась, а затем остановилась – Фенэ увидела стену: северная граница. Пограничная застава тарийцев.

Стена преграждала все открытое между горами пространство, упираясь в отвесную скалу и слева и справа. Очень удобное место для обороны: небольшой отряд может удерживать границу сколь угодно долго, а армии нападающих тут не развернуться. У арайцев по ту сторону перевала не было ни стены, ни природных преимуществ, а здесь словно огромный кулак выбил кусок горы специально для того, чтобы Тарии удобно было защищать подходы к себе.

Огромные массивные ворота были закрыты. Оборонительная глухая надвратная башня мрачно смотрела на караван глазами-бойницами.

Приближение каравана конечно же не осталось незамеченным для тарийских стражей. Из боковой калитки вышли несколько воинов, одетых в знаменитые тарийские кольчуги и шлемы, что выглядели слишком тонкими и легкими, но защищали даже от удара тяжелого меча.

Повозка Фенэ была умышленно расположена возницей так, чтобы она могла видеть и слышать все происходящее у ворот, не вставая со своего места. Возница Кох-То, а сегодня они ехали порознь, оказался не столь ловким, и ему не хватило места для такого разворота у врат. Кох-То тоже не покидала повозки, но вряд ли слышала, о чем говорили проводники-караванщики со стражами границы.

Караванщик Фенэ с зеленым платком, повязанным на правую руку, деловитый и энергичный невысокий мужчина, подошел к воинам первым и сдержанно поклонился. Тут же прибежал, подскакивая на ходу, проводник Кох-То с желтым платком на шее и согнулся чуть ли не пополам в раболепном поклоне.

– Благородная к’Хаиль Фенэ и благородная к’Хаиль Кох-То желают путешествовать в Город Семи Огней, – высокопарно растягивая слова, начал караванщик Кох-То, еще не отдышавшийся после быстрого бега; проводник Фенэ неодобрительно поглядывал на него, – дабы взглянуть на великие чудеса славной Тарии, обозреть…

– Нечего больше смотреть на великие чудеса славной Тарии, – оборвал его страж – широкий и коренастый, с грубым обветренным лицом, – граница закрыта.

– Как? – выпучил глаза караванщик. – Как закрыта?

– Тария и Ара – в состоянии войны.

Фенэ поежилась. Не ожидала она, что так скоро. Император все-таки двинул войска на Доржену, и Тария не замедлила с ответом. Началась война, и война для Ары губительная. Фенэ не успела… Она не надеялась, что в противостоянии этом Кобра выйдет победителем. Тария сомнет Ару, и вскоре синее знамя с золотым пламенем – знамя Тарии – будет развеваться над землями не только к северу от Хребта Дракона, но и на юге.

А она, Фенэ, лишится всего. Лишится, если что-то вообще останется у нее после этой войны. Род Хай-Лид еще столетие назад подписал бумаги, по которым обязался перед императором «всеми силами содействовать победе» до последнего воина, до последней монеты, до последнего мешка зерна, до последнего раба… Война эта выкачает все, Фенэ знала.

Но поздно… ведь все равно граница закрыта, и ей нет пути в Город Огней; даже если она и уговорит стражей пропустить ее, то дороги назад уже не будет. Треть ее земель еще не проданы, почти все рабы остались там – в Южной провинции, не говоря уже об эффах. Да, у нее есть то золото, что она тайно везет с собою, здесь, под сиденьями, но имущества, оставшегося в Аре, гораздо больше.

Первоначальный план ее был хорош, и она думала, что имеет в запасе не меньше года, чтобы осуществить его. Но Создатель распорядился иначе.

Ей нужно принять решение. Как говорил ее отец: «Если ты Командующий, то должен принимать быстрые решения и надеяться, что они окажутся правильными – предусмотреть всего нельзя, а медлить в бою хуже, чем бить наудачу».

И вот она сидит в повозке, остановившись на полдороге, оказавшись на границе не только плотью, но и разумом. Фенэ не обращала внимания на продолжающийся спор у ворот. Вначале человек Кох-То что-то раболепно лепетал о мирных намерениях каравана, затем инициативу перехватил ее караванщик, и тот уже не лебезил, а крыл стражей границы на чем свет стоит, обвиняя в том, что они отнимают его хлеб и хлеб у его детей. Были ли у него дети?

Ей нужно покинуть Ару… Что бы сказал ее муж Курсан, узнай он о ее мыслях? Да он просто плюнул бы ей в лицо… А ее отец? Фенэ не могла представить отца плюющим на нее. Он сказал бы ровным и спокойным голосом, как всегда говорил: «Для меня такие мысли были бы преступлением, изменой императору, но я солдат, а ты – нет»…

Фенэ увидела краем глаза приближавшегося к спорящим Мастера Наэля. Он шел решительно и едва заметно улыбался.

вспомнила Фенэ.

А где ее родина? Где горит свет для нее? В Аре? В садах имения ее отца, где она проводила детство, срывая спелые краснощекие персики и яркие апельсины с ветвей? Или в Чатане, где каждое утро начиналось с протяжного пения Мудрецов, когда она жила там с мужем? Или в ее собственном доме с широкими мансардами, в окружении ее рабов и слуг?

В Аре Фенэ – госпожа, благородная к’Хаиль, дочь героя и вдова героя, наследница древнего рода. А в Тарии она будет ниже, чем какой-то музыкантишка. Но ведь Гани Наэль все же возвращался в Тарию, где у него нет, как он признался, ни земель, ни других владений. Здесь он мог бы стать кем-то больше, чем просто странствующий певец. Фенэ знала не менее двух благородных вдов, которые хотели выйти замуж за Наэля. Но он упорно