инвестированного детоводства.

Однажды, очень давно, ради блестящей карьеры мне пришлось отказаться от овуляции и заморозить двадцать моих яйцеклеток в надежде на счастливое будущее. Вот и пришла пора разморозить прежние надежды и заняться детьми.

Вскоре мы уехали оттуда. Её я забрала с собой.

Вы понятия, наверное, не имеете, как теперь сложно найти чистую суррогатную мать.

И вот, когда я уже была готова собрать плоды своего шестидесятилетнего каторжного труда, культ выкинул меня из Пирамиды.

Я сама дала им повод.

Манипуляторы медблока отняли прежнее деловое лицо, положили на холод, приставили привычное. Части моего боевого тела отнимались одна за другой, новое тело строилось как здание, сеть интерфейсных стыков изящным техноузором украшала стыки между модулями моей домашней бодимодели.

Вот она я. Старая змея в новой коже. Мой личный бодикойн скрупулёзно вёл отметки всех замен органических блоков. Мой неуничтожимый сертификат на идентификацию. То, что осталось мной после сотен пересборок, – по сути, теперь только вот этот протокол, строчки перекрёстной базы данных, соглашение об этом с другими людьми.

Бодидрайвинг – последствие ранних геронтократий, когда вопрос замены органов постаревшего тела встал крайне остро – невозможно заменить шесть, семь, восемь сердечных мышц подряд, не нанося тканям необратимых повреждений. И тогда был разработан иммуносупрессорный органический интерфейс, сделавший архитектуру человеческого тела открытой.

Самое интересное началось, когда буйные дети геронтократов дорвались до технологии и появилось буйное и безмозглое племя бодидрайверов. Уж я-то знаю. Я сама родом из того безумного поколения. Да и Татлин тоже. Давно это было.

Модные бодисборки, подпольные уникальные модификаты, коллекции из органов, завоёванные в личных поединках, идиотские коллективные конструкции, вплоть до легендарной человеческой многоножки – добром это, конечно, не кончилось. Оторопевший Кризисменеджмент постарался загнать технологию в подполье, запретить и ограничить впоследствии. Нашими оазисами стали Пирамиды генных банков.

От той меня, урождённой, давно ничего не осталось, клонировать даже нечего, исходный генный материал затерялся в десятилетиях. У меня ничего не осталось кроме пары десятков замороженных яйцеклеток.

Стоило мне перестроить себя из боевой формы в корпоративную, как тут же они меня и взяли. Отрезали связь, прекратили все полномочия, отменили доступ. Потом явился Татлин лично – конфисковать прочее корпоративное имущество.

– Лора, поверь мне, – угрюмо сообщил Татлин. – Это не моя идея.

– Да ты что, – поразилась я, разглядывая два киборгизированных шкафа с пулемётами, с которыми он меня встретил на выходе из медблока. Уважают меня тут. Или боятся, что один хрен.

– Не надо было изымать вклад, Лора, – добавил Татлин. – Не стоило глупости делать.

Ну, надо же! Пирамида интерпретировала возврат моего генного вклада как покушение на основной капитал культа, как акт сцесии, и инициировала протокол расторжения взаимных обязательств. Ведь что это такое – генный культ? Это гарантия акционеров-геронтократов, что насильно меня не разберут на органические культуры. А после смерти – разберут обязательно и используют во славу культа, поделят между участниками, а не каким-нибудь компрачикосам на секс-игрушки и украшения интерьера сбудут… А компоненты мозга сохранят и когда-нибудь – когда позволит экономическая ситуация – воскресят к жизни вечной среди светлого совета акционеров…

Взамен – служба, безупречная и бескорыстная.

Может, так оно всё бы и сложилось, кто знает… Но я очень хотела увидеть своих детей.

Может быть, я бы и утёрлась. Но Татлин взял и забрал только что найденную мной мамочку. Как прочее корпоративное имущество.

Потому я и бросилась на Татлина с голыми руками, в одних корпоративных длиннющих ногтях. Зря, конечно. Не в дресс-форме мне с ним тягаться. А разобранная боевая осталась в медблоке.

– Ты что, Лора? Не понимаешь? – орал Татлин, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки и не давая киберам расстрелять меня. – Это идиотская мечта, причём чужая, даже не твоя! Это имплантированный психологический комплекс, его в отделе мотивации персонала сто лет как разработали. Никто из нас не может завести детей, это технически невозможно, это община для вечно молодых. Соберись, дура! Соберись, или я тебе челюсть вырву!

Потом я валялась побитая на металле посадочной площадки, с обломанными ногтями на пальцах, плюясь кровью со вкусом универсальной группы.

– Я за ней присмотрю, Лора, – мрачно пообещал Татлин. – И за твоим вкладом тоже. Мы же не чужие…

– Да ты что?

– Лора, ты же знаешь, я всё сделаю, как сказал.

– Татлин, сволочь ты последняя, – выплюнула я. – Не думай, что, уничтожив меня, ты получишь что-то ещё кроме взбесившейся обезьяны, кидающейся в тебя камнями.