Мать для своих детей я нашла в груде мертвецов.

Это был вымерший подпольный завод по производству нелегальных органов, спрятанный в глубине пустыни.

На жёлтом склоне холма стояли доставившие нас сюда пулемётные «тачанки» племенного ополчения, на земле которого мы в своё время поставили это взаимовыгодное предприятие.

– Не пойдём, – покрутил головой огромный вождь ополченцев, покрытый шрамовыми узорами от бровей до кончика фаллоса. – Видишь, что там делается?

Я только закатила глаза, отобрала у него ампульный огнемёт с магазинным барабаном и пошла сама.

Тела, изъеденные до желеобразного состояния, оплывшие, как расплавленный парафин, лежали между врытыми в коричневую землю, блестевшими на солнце заводскими модулями. Обнажившиеся рёбра грудных клеток высыхали на горячем ветру.

– Лора, что там? – спросил Татлин, остававшийся за десять тысяч километров отсюда.

– Мёртво, – буркнула я.

Они попадали там, где их застал смертоносный апгрейд Красного Кода, превратившего их иммунную систему в безумную фабрику по воспроизводству медботов в неограниченном количестве – более миллиона наномашин в секунду, занимавшихся только собственным воспроизводством из любого доступного материала, вплоть до костного мозга и эпителия.

Попытки Красного Кода скопироваться в мой нейроинтерфейс отзывались бегущими по всему телу мурашками – для распространения инфекция использовала каналы связи уже мёртвых носителей. Но так уж вышло, что именно мой протокол соединения тебе не по зубам, ошибка природы, только если принять внутрь…

Красный Код – технобиологическая химера. Первая инфекция, сумевшая освоить новый путь размножения. Взломавшая сетевой протокол, получив почти безграничные возможности для самокопирования через каналы удалённого управления клеточной медтехникой – эпидемиологи ещё не разобрались в генезисе, но, похоже, исходно это была в целом безвредная и давно всеми позабытая детская лихорадка пустыни Намиб.

Кризисменеджмент объявил режим пандемии, а потом и вовсе отключил поддержку инфраструктуры по управлению глобальным здоровьем. Теперь каждый был сам за себя.

Производство органов парализовало в обоих полушариях. Поражённые инфекцией препараты выбраковывали прямо на заражённых сборочных линиях. Базы данных оцифрованных тканей оказались необратимо засорены. Строчки Красного Кода находили даже в памяти бытовых процессоров. Миллионы нуждающихся в регулярном биоапгрейде уже умерли, ещё сотни миллионов обречены.

Поэтому наши геронтократы из Пирамиды и послали меня сюда, на наше подпольное предприятие. Здесь, в изолированных дьюарах с исходным материалом для биопечати ещё могли оставаться чистые запасы стволовых клеток. Состояние пренебрежимого старения требует много строительного материала.

Вот только всё, что удалось здесь найти, оказалось заражено Красным Кодом.

Оставалось только прижечь эту гниющую рану раскалённым железом.

И я, уходя, залила там всё напалмом с белым фосфором.

Но прежде проверила склад вторичного сырья.

Там я её и нашла. В карантинном боксе, за спиралью из квазиживой колючей проволоки. Она сидела одна, среди трупов, в здоровенной пластиковой клетке для животных, обняв себя за ноги. Дрожала, стучала зубами, моргала огромными глазами. Живая.

Вождь ополченцев пожал плечами и сказал, что, наверное, её поймали где-то в пустыне браконьеры и привезли сюда, продавать на переработку. Кто там считает этих бушменов? На них даже чипов нет.

Миниатюрная девочка из Калахари, изящная и блестящая как статуэтка, отлитая из глубоко чёрного кондуктивного пластика. А дети будут, как я, белыми. Стильно получится.

Я сама внесла её в реестр панафриканских трудовых ресурсов и наняла на стандартный контракт.

– Да уж, – с сомнением пробормотал Татлин, разглядывая моё приобретение через тактическую камеру у меня на зрительном нерве. – Люди, чистые телом и душой. Я уж думал, что таких больше не водится.

– Она будет отличной мамочкой, – сказала я, отправляя запрос на выдачу моего генного вклада из банка Пирамиды. Оплодотворить её я решила сразу, как только вернёмся. Ещё надо будет поставить в план сомнального изучения язык!кунг. Узнаю хоть, о чём она там щёлкает…

– На твоём месте я бы так не спешил, – задумчиво произнёс Татлин.

– Да иди ты, – довольно послала я его.

Временами, я без дураков, горжусь тем, что делаю. Наш культ отложенного деторождения – шанс для современной женщины победить в тяжелейшей конкурентной борьбе с корпоративным патриархатом, а я сама такая же, сама храню в Пирамиде свои яйцеклетки, в сладком предвкушении