Алиса ничего мне не объясняет, но я вижу её нервозность. Ко мне она теперь относится с повышенным вниманием и очень подробно выспрашивает обо всём, что происходит у меня на работе.

Рассказывать мне особенно нечего. Работаем. Коллеги смирились с моим существованием, больше не норовят уронить меня с лестницы или толкнуть, проходя мимо.

Теперь они меня просто не замечают. Я признан безопасным, но чуждым объектом. Чем-то вроде ходячей корзины для бумаг.

Не думаю, чтобы я или кто-нибудь вроде меня мог стать «полноценным членом человеческого общества». Даже внутри своей среды люди мгновенно делятся на своих, не совсем своих и чужих – у андроида нет шансов стать «своим». Может быть, только если посадить андроида и человека в одно помещение, где не будет других людей, тогда человек воспримет «жестянку» как более или менее близкое существо – как Кирилл воспринимает меня. Но ведь «социализация» подразумевает нечто иное, а общество едва ли захочет принять нас. В лучшем случае – смирится с нашим присутствием, в худшем – отторгнет, но смешаться с собой не позволит.

Можно ли наблюдения, сделанные в небольшом офисе, экстраполировать на общество в целом? А почему бы нет, если именно это и собирались сделать сами экспериментаторы?

Но я пока не делюсь с Алисой своими соображениями: понимаю, что ещё не всё понимаю. И просто отвечаю на её вопросы.

– Отличный, просто отличный заказ!

Это снова тот редкий случай, когда Кирилл покидает свой пост перед монитором, а взгляд у него горящий, а не отсутствующий.

– Гигантская рекламная кампания!

Он хлопает ладонью по пачке распечаток с техническим заданием, но что-то в его движениях и тоне кажется мне странным. Неуверенным. Будто он сомневается в моём ответе. Или в своём собственном.

Подхожу, начинаю читать.

– Разработка концепции! – продолжает из-за моего плеча Кирилл, и теперь уже я явно слышу, что его энтузиазм немного фальшивый. – Пачки статей для социалок, «вирусы», сотни твиттов, даже сценарии для роликов, м-м-м… Статьи в газеты, в журналы. А потом и листовки, и флажки, и плакаты. Может, даже билборды!..

– Пропагандистская. Вирусная. Концепция.

Человек бы не поверил своим глазам. Но я андроид, мои глаза меня никогда не подводят. И всё равно мне сложно осознать, что я прочитал именно это.

– Ты видел бюджет? – Кирилл повышает голос, уши у него краснеют.

– А ты видел, что твой заказчик хочет натравить одних людей на других? Как это называется – расчеловечивание? Это за рамками поведенческих норм и морали, и даже почти против писаных законов, правда же?

– Нахрен ты такой тупой?! – орёт Кирилл. – Они без листовок друг друга ненавидят! Давно ненавидят! Слышишь?

Я знаю, что Кирилл не мне орёт – это он свой собственный внутренний голос заглушает воплем. Я теперь более или менее разобрался в людях. Даже без цифр.

– Они никогда не дружили, – Кирилл пытается размашисто шагать по комнате, но комната слишком маленькая для его огромных эмоций, – всегда друг друга подначивали, называли по-всякому. Эта кампания… она не родит ничего нового, просто даст старому обрести форму. Да к тому же другая сторона наверняка сделает то же самое, тоже кого-нибудь наймёт… Понимаешь?

– Понимаю. Ненависть и её производные – человеческое всё. Как будешь сегментировать целевую аудиторию – по возрасту, полу, социальной принадлежности?

– Идиот.

Кирилл останавливается и смотрит на меня так, словно это я несу чушь. А я окончательно понимаю, почему другие три андроида решили прервать эксперимент.

День открытий у меня сегодня.

– Ты действительно отказываешься? – снова уточняет Алиса, и в её голосе я слышу отчаянное «И ты, Брут!». – Так и останешься недочеловеком?

– Отказываюсь. Останусь, – эхом соглашаюсь я.

Бредовая была затея. Не сравняться нам с людьми, венцами природы, технически не сравняться.

Свод поведенческих норм в голове не может научить нас той моральной гибкости, которая позволяет людям быть собой и продолжать развиваться… во что-нибудь. Ещё мы не способны подозревать, гнобить и ненавидеть то, что отличается от нас. А без этого человеком не стать и моральной гибкости в себе не воспитать.

– Как же так…

Алису я понимаю. И почему она расстроена, и как долго она не захочет придумывать ничего нового. Наверное, ещё много лет она проведёт, занимаясь