крольчатиной. Дети и тощие коты голодными глазами смотрели на еду, а женщины с гордыми грязными лицами чистили картошку, сидя на обочине, и перед ними стремительно вырастали маленькие холмики кожуры. Хотя мы изо всех сил старались проскользнуть мимо незамеченными, мне показалось, что в нашу сторону оборачивались все без исключения — торговцы, дети, женщины, коты и мертвые кролики с молочно-белыми глазами.

Даже в своей новой, соответствующей данному времени одежде я чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Чтобы смешаться с толпой, правильной одежды было недостаточно. Необходимо было еще и уметь соответствующим образом себя вести. Я осознал, что и я, и мои друзья разительно отличаемся от всех этих людей с их ссутуленными спинами и бегающими глазами. Я решил, что для того, чтобы скрываться так же эффективно, как твари, мне придется отточить свои актерские навыки.

А тем временем ярмарка становилась все более шумной, а ее запахи — более резкими. В воздухе смешивались ароматы пережаренного мяса, каленых орехов, конского навоза, человеческих фекалий и дыма костров — невыносимое зловоние, от которого даже глаза слезились. Наконец мы вышли на просторную площадь, где веселье было в разгаре. Люди толпились среди ярко раскрашенных палаток, и от разнообразия развлечений у меня глаза разбежались. Ярмарка своей шумливо-пестрой массой обрушилась на все мои органы чувств. Тут были акробаты и канатоходцы, метатели ножей и пожиратели огня, а также множество уличных музыкантов с самыми разнообразными инструментами. Лекарь-шарлатан расхваливал свои «патентованные» лекарства, стоя в открытом дверном проеме грязного фургона:

— Этот удивительный бальзам укрепляет внутренние органы, помогает избавиться от инфекционных паразитов, преодолеть вредоносное уныние и злокачественную алопецию!

За внимание зрителей с ним боролся владелец соседнего фургона — облаченный во фрак крикливый балаганщик, рядом с которым сидело крупное доисторического вида существо, чья кожа висела на костлявом теле серыми складками. Мне потребовалось не меньше десяти секунд, прежде чем я смог узнать в этом звере медведя. Его обрили, обрядили в женское платье и привязали к стулу. Он беспомощно вращал глазами, а балаганщик ухмылялся и делал вид, что угощает его чаем, выкрикивая:

— Леди и джентльмены! Позвольте представить вам самую прекрасную леди Уэльса! — что заставляло покатываться со смеху собравшуюся перед его фургоном толпу, через которую нам никак не удавалось протолкаться.

В глубине души я надеялся, что медведь разорвет свои цепи и сожрет балаганщика у всех на глазах.

От всего этого фантастического безумия у меня закружилась голова, и в попытке совладать с накатившей на меня дурнотой я сунул руку в карман, чтобы ощупать гладкое стекло своего телефона. На мгновение зажмурив глаза, я прошептал себе под нос:

— Я путешественник во времени. Это все реально. Я, Джейкоб Портман, путешествую во времени.

Этот факт был поразителен сам по себе. Но еще более поразительным было то, что, путешествуя во времени, я не повредился умом и не превратился в несущего бессвязную околесицу лунатика. Человеческая психика оказалась более гибкой, чем я себе представлял. Выяснилось, что психическое сознание способно расшириться, включив в себя разнообразные противоречия и совершенно невозможные явления. Я мысленно поблагодарил за это Всевышнего.

— Оливия! — закричала Бронвин. — Живо иди сюда!

Я поднял голову вовремя, чтобы заметить, как она оттаскивает Оливию от клоуна, который наклонился и заговорил с ней.

— Сколько раз я тебе говорила: никогда не разговаривай с нормальными людьми! — принялась она отчитывать малышку.

Наша группа была достаточно велика, и держаться вместе нам было весьма сложно, особенно в таком оживленном и переполненном развлечениями месте, специально созданном для того, чтобы кружить голову детям. Бронвин вела себя как воспитательница, зорко следившая за тем, чтобы никто из нас не отстал, засмотревшись на лоток с красочными вертушками или леденцами из жженого сахара. Особенно легко отвлекалась Оливия, которая, казалось, постоянно забывала, какой серьезной опасности мы подвергаемся. Держать в руках так много детей Бронвин удавалось только потому, что на самом деле они не были детьми: внутри каждого из них находился человек гораздо более старшего возраста, который постоянно оспаривал и уравновешивал их детские побуждения. Я был уверен, что с настоящими детьми у нее ничего не вышло бы.

Какое-то время мы бесцельно бродили по ярмарке, высматривая женщину, напоминающую мисс Королек, или пытаясь определить место, где могли бы спрятаться странные люди. Но здесь все казалось странным — вся эта петля с ее странным хаосом являлась превосходной маскировкой для странных людей. Но даже здесь на нас обращали внимание. Все, мимо кого мы проходили, неуловимо поворачивали головы, провожая нас удивленными взглядами. Я почувствовал, что у меня разыгрывается приступ паранойи. Кто из этих людей работал на тварей или сам являлся тварью? Особенно меня настораживал клоун — тот самый, от которого Бронвин оттащила Оливию. Он то и дело встречался нам на пути. Всего за пять минут мы прошли мимо него не меньше пяти раз. Он то околачивался в начале переулка, то выглядывал из окна, то наблюдал за нами из палатки фотографа, где его взлохмаченные волосы и жуткий макияж странным образом контрастировали с буколическим пейзажем, написанным на задней стене этой палатки. Мне казалось, что я вижу его всюду, куда бы ни упал мой взгляд.

— Мне не нравится, что мы тут у всех на виду, — обратился я к Эмме. — И мы не сможем бродить кругами бесконечно долго. Эти клоуны…