– Только не говори мне, что ты успел пробраться на кухню и все это приготовить! – поддразнил его Тахион.

– Нет. Но мои рецепты…

– Так я и подумал. – Тахион наклонился и уголком носового платка смахнул крошку, прилипшую к лакированной туфле. Выпрямившись, он уже собрался с духом. – Хирам, ты в порядке?

Ответ вырвался резким выдохом:

– А что?

– Ты выглядишь нездоровым. Зайди попозже ко мне в номер, я тебя осмотрю.

– Нет. Спасибо, но не надо. Я в порядке. Просто устал.

От улыбки его широкое лицо пошло морщинами, словно их резко прорисовал художник-мультипликатор.

Тахион протяжно выдохнул и, качая головой, проводил взглядом Хирама, поспешно направившегося здороваться с сенатором Даниэлем Мониганом. Инопланетянин прошелся по номеру, пожимая руки (даже спустя столько лет этот обычай не переставал его удивлять). На Такисе существовало только две крайности: ограниченный контакт, поскольку телепаты нечаянные соприкосновения считали отвратительными, или крепкие объятия близких друзей и родственников. Оба варианта на Земле вызывали проблемы. Легкое прикосновение воспринималось как высокомерие, а крепкие объятия будили в мужчинах подозрения в гомосексуальных домогательствах. С этими мыслями Тахион наблюдал за тем, как его обтянутая перчаткой рука снова и снова тонет в жадно сжимающихся пальцах хватающих его руку людей.

На диванчике, поставленном под одним из окон, сидел мужчина в окружении трех смеющихся женщин. Самая юная сидела у него на коленях. У него за спиной стояла ее сестра, наклонившаяся, чтобы обвить его шею руками. Рядом на диване пристроилась хорошенькая седовласая женщина. Ее темные глаза ласково смотрели в лицо мужчины. В этой сценке ощущалось необычайное тепло, затронувшее пустоту, которую Тахион ощущал в собственной жизни.

– Ну же, папа! – просила младшая, – всего один небольшой монолог! – Ее голос чуть изменился, приобретая звучность и глубину. – «Скажи ты мне, что сообщить хотел… Коль речь твоя общественного блага Коснется, и ты выбор мне предложишь Меж честью или смертью – выбор мой, Поверь, недолго ждать себя заставит: Я честь люблю, то знаете вы, боги, И к ней любовь сильнее страха смерти!»[1]

– Нет, нет, нет!

Мужчина сопровождал каждое слово решительным качанием головы.

– «Юлий Цезарь», наверное, не лучший выбор для съезда политической партии, – негромко сказал Тахион. На него устремились четыре пары темных глаз. Мужчина почти тут же отвел взгляд, и его пальцы нервно прошлись по пронизанной сединой бороде. – Извините за вмешательство, но я невольно вас подслушал. Я Тахион.

– Джон Дэвидсон. – Мужчина представил женщину рядом с собой. – Моя жена, Ребекка, и мои дочери, Шила и Эди.

– Счастлив познакомиться.

Тахион прикоснулся губами к тыльной стороне трех женских рук.

Эди засмеялась, переводя взгляд с отца на сестру. Вокруг небольшой группки так и кружили эмоции. Тут под поверхностью скрывалось нечто такое, что Тахион не мог уловить, но скрывалось намеренно. У людей бывают секреты, а то, что Тахион обладает способностью их узнавать, еще не означает, что он имеет на это право. А еще одним уроком, усвоенным за сорок лет на Земле, была необходимость фильтрации. Какофония необученных человеческих разумов быстро свела бы его с ума, если бы он не скрывался постоянно за щитами.

– Теперь я вас узнал, – сказал Тахион. – В «Кукольном доме» вы были великолепны.

– Спасибо.

– Вы – делегат?

– О боже! Нет! – Тут пожилая женщина засмеялась. – Моя дочь Шила стала нашим представителем.

– Папа немного циник в отношении политики, – пояснила старшая из сестер. – Нам повезло, что он вообще согласился приехать.

– Присматриваю за тобой, юная леди.

– Он считает, что мне все еще десять лет, – поведала она такисианцу, подмигивая.

– Отцовская прерогатива. – Дэвидсон смотрел на Тахиона так пристально, что тот задумался, не решил ли этот отец адресовать ему предостережение: «Только тронь моих дочерей – без яиц останешься!» Ради развлечения Тах решил пойти чуть дальше. Адресовав красивым дочкам Дэвидсона сияющую улыбку, он спросил: – А нельзя ли мне пригласить всех леди Дэвидсон завтра на ленч?

– Сэр! – сурово ответила Шила, хотя глаза у нее смеялись. – Ваша репутация всем известна!

Тах прижал ладонь к сердцу и пролепетал:

– Ах! Моя слава, моя злополучная слава!

– Вы ею довольны, – заметил Дэвидсон, и взгляд его выразительных глаз стал каким-то странным.

– Возможно, это нас с вами объединяет, мистер Дэвидсон?

– Нет. О нет, не думаю.