– Вот взять, к примеру, тебя. Зная, что как сидхе-полукровка в двадцать пять лет переходишь в собственность колдуна, ты следовала пунктам договора, лишь немного отодвинув его сроки. И вела себя холодно, недоверчиво и, прости, стервозно. А лишившись воспоминаний, невольно решилась на другой вариант развития событий – сопротивление Томасовскому, поиск способа разорвать соглашение. К тому же ты показала себя настоящую – добрую, нежную и ранимую.

Ага, и глупую. Да еще вдобавок бессовестную, потому что втянула парней в конфликт с сидхе, и теперь они могут погибнуть! Тогда как Артур в своем праве – договор есть договор, его проще выполнить, чем бегать. Вечно прятаться нельзя, рано или поздно он меня найдет, и будет только хуже.

Я помотала головой, отгоняя дикие мысли, – теперь и не понять, мои ли это сомнения, или навязанные извне.

– Что? – насторожился Булатов.

– Да всякие глупости лезут в голову…

– Давай их выветрим?

И мы взлетели ввысь. Едва не касаясь макушкой листвы шелковицы, к которой крепились качели, слушая скрип веревок, ощущая тяжесть мужской руки на талии, я быстро позабыла о своих страхах.

– Ох, мы сейчас сорвемся!

Ветер в ушах не свистел, но сердце билось быстрее.

– Не должны. Но ради маленькой трусишки я остановлюсь.

На подзадоривания я не повелась. Нет, вдруг и правда ветка не выдержит? Или веревки перетрутся?

– Лучше быть трусихой, чем смельчаком с разбитым носом.

Руслан хмыкнул, и я, видя его хорошее настроение, осмелела в своем любопытстве.

– А если взять, как пример, тебя? Сказав, что воспоминания чаще ограничивают в выборе, ты подразумевал в первую очередь себя, свою ситуацию?

Булатов некоторое время молчал. И я уж подумала, что он не ответит, что тема слишком болезненна. Шутка ли, не помнить почти половину из прожитого!

– Я забыл первые пятнадцать лет жизни, может, чуть больше или меньше. И это злит и одновременно радует. Когда мы с братом очнулись в плену, то не помнили собственных имен, как и то, что обладаем звериной ипостасью и должны контролировать превращения. Все о мире Полуночи и природе оборотней нам рассказал приемный отец-вервольф. Даже знания, которые получают дети в школе, мы восстанавливали, перелистывая вместе с ним учебники. – На губах Руслана заиграла теплая улыбка. – Наверное, из-за того, что вервольфов на Земле больше, чем других видов оборотней, они гибче, не цепляются зубами за традиции, как те же вертигры. Они легче подстраиваются под изменяющийся мир, им проще отказаться от архаичных законов. Я рад, что, войдя в семью Булатовых, увидел, как живут другие оборотни.

– И теперь тебе не нравятся порядки в кланах вертигров?

– Не во всех. Есть сибирский клан, который, несмотря на низкую рождаемость, до сих пор отправляет своих женщин рожать в тайгу.

– Одних? – испуганно выдохнула я.

– Со знахарем, что особо не увеличивает шансы на выживание детей.

– Дикость какая-то…

– Я бы сказал, что это преступление. А дикость – это когда сердце умершего вождя съедает его преемник, чтобы на него снизошла мудрость предков.

Съедает сердце мертвеца?! Тошнота подступила к горлу, и я, тормозя разыгравшееся воображение, медленно задышала ртом.

– Еще в одном клане, – как ни в чем не бывало продолжил Руслан, – после первого обращения юным вертиграм купируют хвостики.

Дурнота плохо воздействовала на внутренний детектор лжи, но все-таки я уловила фальшивую нотку:

– Купируют хвостики? Ты ведь шутишь, да?

– Да, – улыбнулся парень, не уточняя, все ли странные обычаи – черный плод его чувства юмора.

Но и от этого неоднозначного признания стало легче. Мой рыцарь закруглился:

– Не помня правил и законов родного клана, я свободнее в своих взглядах.

Тогда как вертигр, который не терял воспоминания, воспринимал бы творящийся в кланах ужас нормально, как нечто естественное. Действительно, память накладывает ограничения на выбор.

Когда мы встали с качелей и пошли в дом, Булатов, забывшись, еще некоторое время обнимал меня за талию. И тут меня внезапно осенило: а ночуем-то мы сегодня вдвоем… Мысленно посмеялась над глупым опасением. Можно подумать, что залогом целомудренных отношений был Лазарус, который, словно меч из древних сказаний, разделял на ложе героя и спасенную им деву. И все же щекочущее нервы осознание, что мы остались одни, не давало покоя до вечера. Руслан вел себя как обычно, я же порой вздрагивала, когда он случайно прикасался ко мне.

– Что с тобой? – не выдержал парень, когда, усаживаясь рядышком на диване, заметил, как я обхватила себя за плечи. – Знобит на нервной почве?