о таких вещах, или, вернее сказать, отгонял подобные мысли… А вот теперь он затаился, невидимый, а значит, практически неуязвимый, и собирается расправиться с кем-то из своих знакомых. Что, если человек, которого вскоре придется убить, – хорошо знаком? Если это кто-то, с кем каждый день тренировался… Или ходил в дозоры… Или плечом к плечу, стоял на дамбе против гидр… Да какая, в сущности, разница, если бы карательный отряд нагнал его по дороге, – разве он упал бы на колени, отдал им ребенка, нет, безусловно, стал бы отстреливаться! Так в чем дело? Что меняет эта засада? Вроде бы, ничего, но злость на себя острым когтем царапала сердце… А может, намеренно промахнуться? Дать возможность ничего не подозревающему отряду собраться, занять круговую оборону. Тогда эти бесшумные черти, нуклеары, закидают карателей стрелами… Но почему другие должны расхлебывать заваренную им кашу? Разве тот же Кислов звал кого-нибудь в Таганрог? И опять же, не Кислов был отцом ребенка, которого теперь собрались защищать нуклеары. И разве каратели пришли не по его, Олега, следам?

Но легко вождю говорить «убрать любого», так же хорошо утверждать, что все они выродки. Хотя, наверное, с точки зрения нуклеаров это так… А в Лакедемоне считают выродками всех остальных. Пожалуй, они тоже правы. Люди вообще выродки. Все до единого. Так где разница…

Кислов стоял сбоку за колонной. На какое-то мгновение Олегом овладело острое желание разрядить рожок в этого неприятного рыжеволосого человека, который поймал его в сети обстоятельств и теперь дергал за ниточки, точно куклу, а потом – будь что будет. Не убьют же за это ребенка? Его, конечно, прикончат, но не маленькую девочку, нет… Какая наивность! Ее придушат в тот же миг, когда узнают, что их чертов вождь погиб. Во всяком случае, в Лакедемоне поступили бы именно так, и без всяких колебаний. Ладони Олега вспотели, в нем поднялось ощущение безысходности, которое переросло в бешеную злость на себя, а она помогла собраться, отбросив прочь бесполезные рассуждения.

Три вооруженных человека продвигались мимо мертвых засохших деревьев; на дороге попадались бесформенные железяки выгоревших машин. Вероятно, в первые дни после Великого Коллапса здесь велись бои между двумя группировками, пытавшимися взять город под контроль. Впрочем, теперь не важно, от тех банд не осталось и следа: радиация, голод, болезни и два года ядерной зимы уравняли всех.

Снова послышалась птичья трель. Николай опять вынужден был унимать дрожь и отгонять от себя дурные мысли.

Обогнув рынок, дороги снова сходились. Следопыт покосился на двухэтажное здание, заросшее гигантским плющом, через который проглядывали колонны торговых рядов, и только потом увидел памятник: мужчина с бородкой, сидел, опершись руками на колени.

– Это кто? – спросил Артур.

– Тихо! – рявкнул не своим голосом Николай.

Что-то было не так. Что? Следопыт посмотрел на бронзовую фигуру. И в неверном освещении луны ему почудился укоризненный взгляд. Николай зажмурился, тряхнув головой, снова открыл глаза. Нет! Это просто кажется. Тут что-то другое…

И Николай догадался. Памятник ухожен. Вокруг него выкошена трава, на площади нет поваленных деревьев. И надпись! Надпись легко читаема даже в ночи:

Это показалось самым неправильным. Они, бесстрашные и беспощадные воины новой эры, забыли о своих корнях. А выродки, варвары, проклятые мутанты, ублюдки и дерьмо рода человеческого, ухаживают за памятниками из прошлой эпохи.

Вновь зазвучали трели. Громко. Жутко. Противоестественно.

– Это птицы, – услышал он голос Ани. – Карающие птицы.

Следопыт с ужасом взглянул на девушку, думая, что она сошла с ума. Аня смотрела на него с нескрываемым презрением. На ее лице играла злая торжествующая улыбка. В этот момент Николай вдруг понял, что напоминают ему трели: это была видоизмененная, с какими-то непонятными нововведениями и мелодичными переходами азбука Морзе.

«Засада!» – успел подумать следопыт, но выстрела он уже не услышал.

Когда на площадь вышли три фигуры, Олег стал напряженно всматриваться, но не смог понять кто это.

Маленький отряд, как и предполагал Кислов, остановился возле памятника. Юноша прицелился в один из силуэтов. Палец лег на спусковой крючок, а мушка стала перемещаться вверх. В голову… Выстрел в голову, и конец. Все. За Дамбу Теней… В Море Погибели…

Словно почувствовав его намерение, человек обернулся. У юноши волосы встали дыбом, когда он узнал Аню. На лице девушки застыло зловещее предвкушение. Такой Олег видел ее впервые. И главное, она будто знала, где искать своего будущего убийцу, целящего ей прямо в переносицу. Юноша вспомнил, как искал хотя бы мимолетных встреч, как неимоверно радовался, когда из лука или арбалета девушка попадала точно в цель, как буквально разрывалось сердце, если Аню бил отец или кто-нибудь из наставников. Это было невыносимо, уж лучше бы его самого нещадно отхлестали розгами. Но она всегда была взбалмошной и непокорной девчонкой и никогда не плакала; это Олегу нравилось в ней больше всего.

Нет! Он не сможет выстрелить. Просто не решится. Рука дрогнет… Или все же сумеет? Олегу представилась вдруг жуткая картина: нуклеары пытают пленную девушку… отрывают ногти, жгут раскаленным железом, избивают и насилуют…

«Может, смерть станет для нее избавлением?»