– Вадик, – скомандовал Сурен, – займись!
Худощавый шатен лет семнадцати-восемнадцати подпрыгнул, подтянулся, гимнастически ловким движением перекинул тело через ворота, и спустя полминуты одна из створок приоткрылась. Войдя внутрь периметра, отряд сразу наткнулся на оглушительно храпящего бородатого мужика, развалившегося поперек дырявого матраца под навесом из веток и листьев. Около стражника на земле валялось ружье.
– Караульный… – задумчиво произнес Роман. – Все-таки отвязно они здесь живут… Ладно, пусть спит, пошли.
Село в этот не такой уже ранний час было точно вымершее, по пути к дому старосты правитель и его спутники встретили только двух рабов, выгоняющих из хлева коз. Благодаря рассказу Алёны Третьей нужное жилище отыскалось сразу. Здоровенный, на полторы головы выше царя Романа русобородый ломакинец, с библейским именем Фома, постучал кулачищем в дверь, которая, казалось, сейчас провалится внутрь дома. Несмотря на солидные удары, окно на первом этаже открылось минут через пять. Из него показалось заспанная морда старосты:
– Ну чё за нах! Кто там бахает?!
В следующий миг в окно залетел седеющий брюнет Мага, а за ним Вадик. Послышалась возня, громыхание, женский крик, детский плач, а потом все стихло. Изнутри дверь открыл Вадик, и оставшиеся на улице члены группы вошли в дом.
В спальне, забившись в угол, прижимая к себе ребенка, сидела испуганная женщина в одной сорочке. На полу лежал староста со связанными руками и кляпом во рту, а на нем, фальшиво улыбаясь, сидел Мага:
– Слющай, нэ нада крычать, нэкто вас нэ тронэт.
– Женщину и ребенка под надзор в отдельную комнату, – скомандовал Роман.
– Славян, займись, – обратился Сурен к крепко сбитому пареньку, который был одного возраста с Вадиком.
– Хотя, погоди! – царь остановил женщину жестом. – Покажи своего ребенка, не бойся.
Правитель заглянул в глаза малыша. Зрачки мальчика были не круглыми, как у нормальных людей, а узкими, разрезающими серую радужку наподобие линзы и больше всего напоминали глаз кошки.
– Что у него с глазами? – спросил Роман.
– Так это, – женщина с испугом взирала то на царя, то на Сурена, то на гиганта Фому, – у нас уже два года как все такие дети.
– И почему?
– Так это… лекарство едим… дети здоровые рождаются и не умирает никто…
– А откуда вы берете лекарство?
– Так это… откудова мне знать! – запаниковала женщина, глядя на связанного старосту.
– Ладно, ладно, – успокаивающе проговорил Роман. – Ты не бойся, сейчас пойдешь в соседнюю комнату с этим парнем и будешь тихо сидеть. Тебя никто не тронет. Хорошо?
Женщина, кивнув, вжала голову в плечи и вышла, за ней последовал Славян.
– Теперь поговорим, – царь оглядел комнату в поисках несуществующего стула и сел на кровать.
Когда старосту подняли на ноги и освободили от кляпа, он отскочил в угол комнаты, отчаянно замотал головой и заверещал:
– Я вам устрою! У меня связи есть! Это вы там у себя в Кацапии права человека нарушать можете! Я вам уст…
Докричать он не успел, поскольку здоровяк Фома ткнул главу беглицкой администрации кулаком в грудь, отчего староста буквально влип в стену, а затем, скуля, сполз по ней.
– За что? – пропищал он. – Морды жидовские. Я на вас пожалуюсь…
– Тебя как зовут? – прервал стенания допрашиваемого правитель.
– Сеня, – всхлипнул староста.
Сурен отчего-то засмеялся, однако, пересекшись взглядом с царем, сделался вновь серьезным.
– А фамилия твоя?
– Петрюков.
На лице наместника появилась улыбка.
– Сеня Петрюков, – Роман почесал бородку. – Скажи мне, как ты стал старостой? Неужели на сходе выбрали?
– Я на вас пожалуюсь, – вдруг заплакал Сеня по-настоящему. – У меня связи есть в вашей пендосской Лакедемоновке.
– Сеня, видишь этого большого парня? – царь говорил мягко, почти ласково. – Вот если ты сейчас не перестанешь пускать сопли, и не будешь отвечать на вопросы, он вырвет тебе язык вместе с челюстью, и тогда уже ты никому, никогда, и ни на что пожаловаться не сможешь. Ты меня понимаешь?
– Да… – проскулил староста.
– Ты до Великого Коллапса где жил?
– В Дарагановке.
– Ага, это многое объясняет[5], – кивнул царь. – Так кто тебя старостой выбрал?
