Ответом была гробовая тишина. В непроглядной темноте Леня пробрался в кухню, споткнувшись о стул, который почему-то валялся посреди коридора. На ощупь он нашел спички, три свечи, сунул их в стакан и зажег, а затем, прикрывая огонь рукой, вошел в гостиную. Он ожидал увидеть разгром, вывороченные дверцы шкафов, разбитый хрусталь, но все было на местах, что испугало его еще больше. На подгибающихся ногах он доковылял в мамину спальню. Она лежала на холодном линолеуме, широко раскинув руки, с задранной под неестественным углом головой. Лёня, все еще на что-то надеясь, поднес свечи к мертвому лицу матери. Ее рот был широко открыт, остекленевшие глаза с ужасом взирали в сумрачную пустоту, а лоб уродовала огромная запекшаяся рана.

– Мама…

Лёня поставил стакан на пол, сел и положил голову трупа к себе на колени. Кажется, в ту ночь были до последней капли выплаканы слезы, которые были ему отпущены на всю жизнь. Он нежно гладил склеенные от крови волосы и пытался прикрыть непослушные, словно сделанные из стеарина, веки убитой. Но ничего не получалось.

– Не смотри туда, мама, – шептал он, водя ладонью по ее лицу, – Закрой глаза. Пожалуйста, мама, закрой глаза… не смотри… не смотри… я прошу тебя, не надо…

И вдруг Лёня взвыл в голос, воздев сжатые в кулаки руки куда-то вверх, во мрак потолка.

«Как! Как такое возможно?! Зачем убивать беззащитную немолодую женщину!? Кому она помешала?! Откуда, откуда столько зла? Мама, ответь, какой огонь способен разогнать эту беспросветную мглу? Где ты видела свет? Ты меня обманула, мама. Ты врала мне всю жизнь! Ты врала себе тоже… Что же за мир такой?! Будь ты проклят…»

Поздней ночью Леня заснул прямо на полу, рядом с мертвым телом. Это был первый день долгой и мучительной метаморфозы, превращения наивного педагога в сурового судью. Три последующих бесконечных года умирал человек и рождался нуклеар.

Иногда так бывает: вечером не знаешь, что предпринять, ты запутался в безвыходной ситуации. Но сон, пусть и беспокойный, расставляет все по своим местам. Парень проснулся с готовым планом действий. Два дня назад, когда он ехал со Светой по Мариупольскому шоссе, девушка заговорила о крупном бизнесмене Андрее Антипенко и его доме с бункером. Сам предприниматель улетел на Сейшелы с любовницей, а жену отправил в Таиланд. Насколько было известно Лёне, сын этого нувориша тоже учился где-то заграницей, так что никого из хозяев дома не было. Необходимо успеть занять этот бункер раньше других, если уже, конечно, не слишком поздно. На улице заметно похолодало, небо, вчера еще ясное, помрачнело, затянулось свинцовыми тучами. Надвигалась если не ядерная зима, то уж точно ядерная осень. И потому следовало поторопиться. К тому же, вполне вероятно, что город подвергся радиоактивному заражению. Одним словом, нужно спешить.

Лёня подложил под голову трупа подушку, взятую с кровати, а затем накрыл тело покрывалом и запер спальню на ключ. Зачем он так сделал – Леонид не знал и не смог бы внятно объяснить свой поступок, если бы кому-то пришла охота спросить. Но этой запертой дверью жизнь словно разделилась на две части.

Леонид хорошо представлял себе маршрут к дому Антипенко. Когда он проезжал мимо красивого особнячка, наполовину укрытого кустами сирени, то Светлана объяснила недалекому географу-землеведу, кто в нем живет.

С собой Леонид решил ничего не брать, подумав, что если вдруг на пути попадутся мародеры, то взять с него будет нечего, а каннибализм должен вспыхнуть через неделю-другую, когда обчистят все магазины и склады. Поэтому он надеялся, что до своей цели дойдет без происшествий, но, конечно, нужно было сохранять предельную осторожность и никому не попадаться на глаза. Надев теплую кожаную куртку, которая была куплена на зиму, и вооружившись большим кухонным ножом, но стараясь не выставлять его напоказ, Леонид спустился вниз по пустой лестнице и остановился, прислушиваясь. Около соседнего подъезда группка соседей по дому шумно обсуждала последние новости.

«Неужели никто не соображает, – подумал молодой человек, – что скоро большинство из них погибнет?»

– Лёня, так ты в городе остался? А Татьяна Владимировна сказала, что вы с невестой уехали? – сказал Степан Сергеевич, семидесятилетний дед. – Ты видишь, что творится? А что дальше будет?

Парень неопределенно мотнул головой, но не остановился, как того ожидал старик, а перешел на быстрый шаг. Пройдя квартал, он увидел разграбленный сгоревший ларек, а рядом пьяных мужиков, которые допивали украденные остатки. Леонид косился на банду, ожидая окрика, но гуляки весело праздновали наступление новой эпохи, так что пока им не было никакого дела до прохожих.

Большинство людей стремилось покинуть город, многие это сделали еще вчера, но так решили не все. Этих оставшихся больше всего и следовало опасаться. Завидев группу или услышав крики, плач, стрельбу, Леонид вынужден был огибать целые кварталы, чтобы не вмешиваться в творящееся вокруг беззаконие. Насилие уже захлестывало город: на одном углу подростки обирали пожилую пару… на другом перекрестке громила тащил в подворотню истошно вопящую молодую женщину… из гипермаркета доносились звуки выстрелов и крики, а двое отморозков в полицейской форме грабили фургон, в то время как третий избивал водителя…

Эта последняя сцена буквально добила парня. «Кому нужен какой-то там внутренний огонь? Бездонная тьма поглотила эту мерзкую планетку, и будет царствовать здесь отныне и во веки веков. Как можно кого-то спасти, за кого-то заступиться, кому-то помочь, если все взбесились?» У Леонида была одна мысль: дойти до бункера и зарыться, спрятаться в глубокой норе, исчезнуть под землей, чтобы больше никогда не видеть ужас окружающего мира.