дежурный инженер объяснить ничего не смог, просил только побыстрее приехать. Однако визит трёх военных был для Якова Михайловича полной неожиданностью. Стройкой он руководил очень ответственной, знал, чем может закончиться срыв сроков, но ведь не вышли они ещё, а значит, и забирать его было не за что. Впрочем, все так говорят, а потом выясняется, что повинностей перед народом множество. И, увидев эту троицу, Яков Михайлович подумал, что его хотят сместить с руководства, как неоправдавшего доверие. Оправдывайся, не оправдывайся — в результате всё равно окажешься английским шпионом, завербованным империалистами, чтобы затормозить великую стройку социализма. Нетрудно догадаться, каким будет наказание...

— Простите, Яков Михайлович, времени и вправду совсем нет, — сказал Быстров. — В машине покушаете. У нас термос есть с чаем. Пока доедем, как раз и позавтракаете. Давайте свёрток помогу донести, а то он мешать вам будет.

Яков Михайлович никак не мог унять дрожь в руках. Затравленно прижимал сверток к груди, будто там что-то ценное, без чего он жить не мог. Предложение ему было сделано очень мягко, но, может, это тактический приём? А вдруг жена вместо бутербродов подсунула мужу нож или, чего доброго, пистолет именной. Был такой у Якова Михайловича. С Гражданской войны остался, на гравировке подпись самого товарища Фрунзе.

Однако, чтобы не обидеть военного, Яков Михайлович сверток отдал, причесал пятернёй седые, чуть всклокоченные волосы.

— Пойдёмте...

Двое военных поспешно вышли, каблуки их сапог зацокали по ступенькам.

— Да что случилось-то? — решилась спросить жена.

Слезы в её глазах высохли. Она пришла к выводу, что военные приехали действительно по важному делу. Впрочем, они всегда вели себя вежливо, если тот, за кем приезжали, не сопротивлялся, за наганом не лез и шашкой не размахивал.

— Ничего страшного, — улыбнулся Быстров, пропуская Якова Михайловича вперёд. — Вы ведь знаете, какой стройкой ваш муж руководит. Без него никак. Вот и тревожим. Кое-какие технические сложности надо разрешить. Простите, что побеспокоили.

На лице его проступала улыбка, которую майор, вероятно, разучивал, стоя перед зеркалом, но взгляд у него был цепким и скользким. Он точно маску надевал. Словам Быстрова супруга Якова Михайловича нисколько не поверила, но была вынуждена изобразить на своём лице лёгкое подобие улыбки.

— Понимаю вас... Ничего вы нас не потревожили. До свидания!

В машине Яков Михайлович так ничего и не выяснил. Военные сами ничего толком не знали. Про бутерброды он как-то забыл, и пришлось их оставить в машине, потому что разгуливать по стройке со свёртком было неудобно.

Работы всё ещё не возобновились. Каждая минута простоя в вариантах развития дальнейшей судьбы Якова Михайловича склоняла чашу весов на ту строну, где лежал тюремный срок, а так хотелось, чтобы реальность другой стала — с орденами, почётом и званиями!..

Несколько рабочих, тех, что ещё не заступали на смену, окружили барак, где обычно переодевались, прежде чем под землю лезть. Они не понимали, отчего их не пускают в барак, пробовали заглянуть в мутные, будто сделанные не из стекла, а из слюды, окна, но разглядеть, что происходит внутри, всё равно не удавалось. Их безуспешно пытался прогнать прочь часовой, стоявший возле входа в барак.

— Куда лезете? Неприятностей захотели? — кричал он.

Учитывая то, какая на нём была форма — синие штаны, гимнастёрка, фуражка с синим околышем, — все понимали, что угрозы эти не праздные. Неприятностей никому не хотелось, но рабочие упорно не расходились.

Яков Михайлович знал, что в бараке сейчас специалисты, которые и подняли панику. С ними общаются дознаватели. Он усмехнулся, позавидовав тому, как у органов всё хорошо организовано, — можно быть уверенным, что с такой организацией ни один шпион незамеченным не останется. Наверняка, недруги диверсионные акции организовать захотят и денег любых на это не пожалеют. Диверсии эти предупредить надо. Да ещё церковники (не в открытую конечно, кто ж им позволит такое, а втихомолку) стройку эту не одобряют и среди прихожан своих распространяют мысли о том, что лезть так глубоко под землю — не можно. Так и до мест, где души грешников свой срок отбывают, добраться недолго, а что случится, когда они вздумают на поверхность выбраться? Только, если логике этой следовать, то и скважины нефтяные бурить нельзя. Тоже на грешников натолкнуться можно...

— Не пойду я туда! — срывался на крик рабочий. — Хоть режьте...

Сидящий напротив него следователь в форме улыбнулся последней реплике, но комментировать её никак не стал.

— Никто от вас таких подвигов пока и не требует... — сказал он.

Услышав, что дверь отворилась, следователь, недовольный, что его от дела отвлекают, посмотрел на вошедших, но, когда узнал их, то вскочил и вытянулся по стойке смирно. Тоже самое сделал и допрашиваемый, хотя посмотрели они на разных людей.

— Простите, что беспокоим вас. Продолжайте.

— Слушаюсь, — сказал следователь, потом обратился к допрашиваемому: — Повторите всё то, что вы мне сейчас рассказали.

Вошедшие сели на свободные стулья, сел и сам следователь, жестом предложил сделать это и рабочему. Тот мялся, то ли забыл что-то, то ли стеснялся. Ему был нужен наводящий вопрос.

— Итак, что вы видели? — помог ему следователь.