сдаешься.

Отец молчал.

– Я понял тебя, Хидэери-сан, – снова поклонился Токугава, и в этом была насмешка. Он едва заметно кивнул высокому воину, который держал за плечо маленького Кэтсуо: – Мэмору…

Самурай оттолкнул мальчика, выхватил меч, взмахнул… Сверкнула сталь – разрубленное наискось тело рухнуло на пол. Матушка застонала и безвольно обвисла в руках солдат – лишилась чувств.

– Смотри, как гибнут твои родные, – усмехнулся Токугава. – Это наказание за твою строптивость, Хидэери-сан. Мэмору…

Воин снова занес катану, только теперь над бесчувственным телом Кито. Но сегун покачал головой. Мэмору вопросительно посмотрел на господина, повернулся к Кумико. Она зажмурилась, ожидая удара, после которого все закончится. Даже обрадовалась, что смерть будет легкой.

– Нет. Женщин оставить в живых, – приказал Токугава. – Пусть жизнь их станет позором семьи Тоетоми.

Самурай оскалился, схватил Кумико, рванул кимоно. Она тоненько закричала, пытаясь прикрыться клочками шелка.

– Нет, Мэмору, – снова произнес сегун. – Проявим уважение к дочери благородной семьи. Сохраним ее девственность. Тем охотнее такую красавицу возьмут в борделе Эдо.

Самурай коротко хохотнул, увлекая Кумико за собой: Токугава готовил девушке еще больший позор, чем изнасилование. Стать добычей победителей не так постыдно, как быть проданной за деньги клиенту борделя.

Уже возле двери Кумико обернулась, увидела: два самурая прямо в луже крови Кэтсуо распяли бесчувственное тело матери, третий встал на колени между ее ног, дергал завязку штанов. Токугава благосклонно наблюдал, как дотаптывают честь семьи Тоетоми, которую он люто ненавидел.

– Взять их, – не глядя на Хидэери, приказал он.

Солдаты рванулись вперед. Отец и бабушка склонили головы, одновременно вонзили в животы вакидзаси. Медленно опустились на колени. Их агонии Кумико уже не застала – ее уволокли туда, к горстке женщин, приготовленных на продажу…

…Рука сама потянулась к ножу, лежавшему на столе между чашек и блюд. Настя едва успела остановиться, сделала вид, что ищет салфетку.

Сегун облизнул тонкие губы:

– Вижу, ты благоденствуешь, Кумико. Хозяйка веселого дома… Ты должна быть благодарна мне за то, что я сохранил тебе жизнь.

Пришлось склониться еще ниже и пролепетать о вечной признательности. В душе клокотала ярость, и Настя уже не знала, кому это чувство принадлежит – то ли несчастной девице из опозоренной семьи, то ли ей самой: всю жизнь ненавидела подлецов и предателей.

– Нравится ли тебе быть гейшей? – продолжал допрашивать сегун.

Она заверила, что всем довольна, а теперь просто счастлива, ведь ей выпала честь лицезреть самого великого Токугава. Казалось, толстяку нравятся ее ответы.

– Ты умная девушка, Кумико, – почти ласково сказал он. – Гораздо умнее, чем твои отец и бабка. Одна влезла в мужские дела, чем погубила сына, второй не сумел вовремя принять мою власть. Налей еще сакэ.

Настя протянула чашку, жалея, что в ней нет яда, и от всей души желая Иэясу захлебнуться рисовым пойлом.

– Наверное, ты уже довольно искусна в любви, Кумико, – отхлебнув, сказал сегун. – Кому продали твое первое цветение?

– Никому, великий сегун, – прошелестела Настя. – Я сохранила девственность.

Она рассчитывала, что Токугава, узнав о ее неопытности, потеряет интерес. Но ошиблась. Сегун весьма оживился.

– Так ты еще невинна…

«Тьфу ты, мразь! – мысленно выругалась Настя. – Не поймешь, чего им тут надо. Сейчас небось решит сорвать цветочек. И что делать? С сегуном не поспоришь, живо головы лишат. И даже заявленной девственности уже нет. Вот ведь попала!»

Но Токугава вдруг потребовал танцев, ради чего даже разрешил гейшам подняться на ноги. «Жаль, – подумала Настя. – Хотелось бы посмотреть танец на коленях». Она вышла первой, изгибалась, размахивала веером и все время чувствовала на себе взгляд Иэясу. Нехороший такой, слишком уж похотливый. Так смотрел господин Гэндзи, а потом перекупил ее у сводни. Только вот сегуна никто на дуэль не вызовет. Даже влюбленный Сакамото Митсуо.

Токугава отбыл в замок поздно ночью, налюбовавшись танцами и насладившись звуками сямисэна.

А наутро к Насте явились два посланника из замка.

– Ровно через неделю великий сегун войдет к тебе, – сообщили они. – До этого времени ни ты, ни твои девушки не должны знать мужчин. Это возмещение убытков.

В руки Насти перекочевал увесистый мешочек, наполненный золотом, а перед дверью дома встали самураи из охраны сегуна. Теперь и вход, и выход были перекрыты.

Целый день Настя просидела взаперти. Передвигаться по дому разрешалось, но всякий раз за нею тащился один из охранников. Даже когда она ходила в туалет, перед дверью замирал суровый самурай. Попытки разговорить и обаять воинов потерпели крах. Оставалось только делать вид, что все в порядке, и заниматься с ученицами.