держаться в его центре. Внимательно осмотрел испуганные лица загнанных в трюм женщин. Ничто не выдавало присутствия ТВАРИ. Или хиссы, множество ползающих по Таю хисс, не волновали ее? «Неужто ошибся?» Он был в некотором недоумении. Задумчиво почесал свободной от мела рукой волосатую грудь. Поймал брезгливый взгляд Мары. Губы сложились в ядовитую ухмылку:
— Ты будешь первой.
— Как бы не так… урод! — прошептала женщина.
— Пожалуй, ты права, — задумчиво произнес Ортаг. — Я не вижу вашей Рыжей. Где она?
Пробежавший по трюму шумок подсказал ему, где именно.
«Ну да, Нагх привез ее с утра».
— Пускай выйдет.
— Ей плохо, — сказал кто-то из женщин. — Дайте воды.
— Так тащите ее!
Женщины расступились, открывая беспомощно лежавшее на полу тело. Ортаг разочарованно прищелкнул языком — разве ж ЭТО ТВАРЬ?
— Ладно, — почему-то вдруг сжалился он. Обернулся к воинам:
— Киньте флягу!
Фляга пошла по рукам. Дошла до Мары. Набрав полный рот воды, женщина брызнула Моне-Элте в лицо:
— Пффф! Очнись!
Мона открыла глаза. Попыталась встать, но тело по-прежнему не слушалось. Ее взяли под руки, подняли с пола. Ортаг молча наблюдал за происходящим. Увидев, что Мона-Элта стоит, поманил крючковатым пальцем:
— Сюда.
Ее подвели.
Ортаг задумчиво осмотрел женщину с головы до пят. С тех пор, как они встретились в последний раз, Элта изменилась.
Очень.
Маг снова прищелкнул языком. Сосредоточился, пытаясь прощупать то, что творилось в ее голове, ощутить невидимое присутствие ТВАРИ. Женщина была без сознания. Ортаг прикрыл глаза и тут же увидел смутные образы — Тай целует ее, рука унрита плавно скользит между сочными плодами грудей, слегка сдавливает пальцами острые соски, отчего по всему телу пробегает теплая волна… Ортаг недовольно дернул плечами, почувствовав укол ревности. «Проклятый унрит! Ты и теперь мешаешь мне!»
«Она?»
«Никаких хисс, никакой магии. Ни-че-го!»
Тварь сгинула, как хибеон.
А может, она сама и есть тот самый последний, легендарный, казалось, навсегда покинувший Асту хибеон?
Внезапно Ортаг вышел из круга и, подойдя к поддерживаемой двумя женщинами Моне-Элте, громко щелкнул перед ее лицом длинными пальцами.
— Ну-ка, очнись! Так-то ты служила мне, эй!
Глаза женщины приняли осмысленное выражение. Но и только.
Ортаг щелкнул еще раз, злясь на себя, что не может добиться ничего путного (образы в ее голове: хаос, искаженное ненавистью лицо Торсона. Его влажные, липкие губы). Она вдруг вздрогнула всем телом, вскинула голову.
— Я здесь…
— Так-то лучше, — прошептал Ортаг. — Ты, — он ткнул ей в лицо указательным пальцем, — будешь второй, — сказал он, отступая обратно в круг.
В центр круга, ибо пришло время —
Тай не заметил, как, просочившись сквозь мутное стекло, оказался в комнате у постели спящего. Он склонился над своим лицом, разглядывая каждую черточку. Усталое. Заросшее грубой щетиной, с прилипшими ко лбу и щекам бурыми лоскутками водорослей, оно и впрямь походило на морду магрута. Наверное, сейчас, как никогда, Тай был похож на своего отца. Мать редко рассказывала о нем. Лишь несколько стаканов харуты развязывало ее язык. «Сын магрута и харуты», — горько подумал унрит.
Унра была права. Ему не место в этом городе. Ему надо уйти.
— Эй! — не удержался Тай.
— Эй! — прошептали во сне его губы.
— Сейчас я тебя развяжу, — пробормотал унрит, забыв, что бессилен что-либо сделать. Прозрачными руками он судорожно пытался ухватить
