видел ни одного трезвого лица, а скорее радовало: спустя хору никто и не вспомнит, что встретил Тая с подозрительной ношей на плече.
Ее — уже не понимающую, что происходит, а лишь глухо, по-звериному воющую над окровавленным телом Торсона — грубо отталкивали в сторону. Она смутно помнила — пьяные унриты, перекошенные злобой лица Лина и плюгавенького брата мужа Рыжей. Отвратительный запах харуты. Потные ладони. Голоса, звучащие как будто издалека:
— Он мертв.
— Какой хриссы?!
— Тай ответит! — рвал и метал подвыпивший Лин.
— Я убью ее, — захлебывался ненавистью Эрик.
Голоса сливались в один невообразимый вой.
Потом женщину чем-то сильно ударили по голове. Сознания она не потеряла, но погрузилась в странное состояние безразличия ко всему. Смутно, словно со стороны, она наблюдала, как ее выволокли из хижины и потащили по улице. Сначала под руки. Потом, порядком устав тащить внезапно потяжелевшее, уже не способное передвигать ногами тело, грубо схватили за запястья, поволокли по земле, как куль с мукой.
Она не сопротивлялась. Каменистая почва обдирала кожу. Но боли не было. Были лишь слабые удары сердца в груди, пересохший, немой язык, пляшущие перед глазами спины. Спустя несколько минт тащившие ее унриты остановились.
— Разделимся, — услышала она хриплый голос Лина. — Тащите ее ко мне. Остальные — со мной. Не удивлюсь, если этот гаденыш уже удрал. Ну да ничего. Если в хижине его нет, я знаю, где искать.
Потом ее снова куда-то волокли.
Она смутно видела. Хижина (ничем не отличающаяся от всех прочих, но почему-то заколочены окна). Узкая скрипучая дверь. Сидевшая на полу в полутемной комнате, испуганная неожиданным вторжением мусса. Женщину швырнули на пол.
— Полежи-ка здесь. Подожди своего… — бросившие ее расхохотались.
Дверь хлопнула. Стало темно и страшно. Ибо самым страшным для нее было оставаться одной. Сознание раздваивалось, растраивалось. Торсон? Да, она жалела его. Она и не смогла понять, как она, чье тело давно уже привыкло к звериной грубости, могла убить его только за то, что он хотел ее тела, ее ласки, ее тепла. Женщина застонала. Но Тай… Она спасла Тая. Она — Мона, а значит…
Дверь на мгновение приоткрылась, ей бросили протухший кусок иллансана:
— На. Ешь. В последний раз.
Шагая по улице к дому Тая, Лин с удивлением приглядывался к происходящему в Унре. «Похоже, — думал он, — харута оказалась слишком крепка». Там и сям прямо посреди улицы валялись полумертвые тела. Кое-кто блевал, прислонившись к стене; некоторые унриты бессмысленно ползали по песку, издавая нечленораздельные звуки, мало чем напоминавшие человеческую речь. В одном из таких «ползунов» Лин узнал Ухо. Брезгливо пихнул его тяжелым унритским сапогом.
— Посторонись!
У него и самого порядком шумело в голове. Смутно он догадывался, что харуту на базарную площадь Унры выкатили неспроста, но неповоротливый ум так и не смог додумать эту мысль до конца. Шедшие с ним к Таю унриты были ненамного трезвее тех, что встречались им на пути. Они постоянно отставали, ругались между собой, падали, поднимались — Лину приходилось сдерживать шаг, чтобы не уйти вперед.
Трезв был, пожалуй, один лишь Эрик. Увидев мертвое тело брата, он мгновенно протрезвел, и с этой минты лицо его приняло то самое отрешенное от всего происходящего выражение, какое бывает лишь у захваченных одной, безумной идеей людей.
— Ты дашь его мне, — прошептал он, стиснув зубы, не спуская глаз с изуродованного тела Торсона. Потом медленно перевел взгляд на стоящего рядом Лина и повторил так тихо, что Лин едва расслышал: — Обещай, ты дашь его мне.
Он и ударил Элту по голове, и бил бы еще и еще, не останавливаясь, до тех пор, пока жизнь окончательно не оставила бы ее, но Лин грубо отпихнул унрита:
— Эй, не так скоро, приятель; повеселятся все!
Несколько минт спустя отряд был у цели.
Эрик первым ворвался в опустевшую хижину Тая и, прежде чем остальные успели войти вслед за ним, выскочил обратно:
— Он сбежал.
— Не беспокойся, — похлопал его по плечу подошедший Лин, — от нас не уйдет.
Таир укрылся в серой дымке. Изредка пробиваясь сквозь плотную завесу облаков, лучи его скользили по земле, то и дело крыши и стены домов озарялись грязно-оранжевыми пятнами света. С моря задул свежий ветер. Шум прибоя усилился и с шепота перешел на громкий, хотя и не слишком внятный
