Я хватаю скованными руками «глупый» пистолет и стреляю из положения «на коленях». Не в Глотку, им уже занимается Эйнштейн – подсек пижону ноги и повалил на пол, выбив винтовку. Я стреляю в двух других вояк, ошарашенных зрелищем раненого контролера, бегущего в тамбур, в сторону бытовочной. Они запоздало готовятся вмазать из двух стволов по удирающей твари, так что, по-видимому, я спасаю контролеру жизнь, отдавая ему тем самым наш общий долг. Целюсь ребяткам в головы, аккуратно и спокойно, спасибо тебе, Зиг Хайль, сделал-таки меня взрослым. Как на тренажере. То, что мишени в шлемах, очень удачно: результат выстрелов – это простые и понятные дырочки. Все плохое остается внутри шлемов.

Рано мне пока видеть чужие мозги, вышибленные мною же. Хотя опытные люди говорят, это дело привычки и больше ничего.

Эйнштейн тем временем дерется с Глубокой Глоткой. Без рук, головой и ногами. Два мужика жестоко возятся на полу. Шлемы с обоих упали. Тут и Горгона появляется – под ногами труп, кабинка-портал забрызгана кровью, в кабинках напротив – плененные Лопата со Скарабеем. Она быстро оценивает ситуацию, в частности, то, что драчуны лишены ментальной защиты…

И все заканчивается.

Эйнштейн с Глубокой Глоткой с трудом поднимаются.

– Не трогай босса! – кричу я ей. – Ты обещала!

– Не наступи на мину! – орет в свою очередь Эйнштейн.

– Не трогаю я твоего босса, чего надрываешься? И мину вижу, не слепая…

Она и правда не тронула Эйнштейна. Улыбнувшись, он показывает мне «о’кей». Просит Горгону:

– Расстегни нас, пожалуйста. Ключи от браслетов у него вон в том кармашке. – Он показывает носом.

Глубокая Глотка стоит смирно, пуская слюни. Ментальный удар выбил из него всю дурь. Хорошо, если личность не выжег. Все-таки Натали – опасная женщина, думаю я, наблюдая, как она забирает у наемника ключи и обходит всех нас по очереди, освобождая из плена. Как же кстати, что у меня есть собственная мужская гордость, с которой она ничего не может поделать. Гордость, именуемая биогенератором электромагнитного поля…

Эйнштейн крутит в руках мотоциклетный шлем, раздумывая, что с ним делать. «Стал ли я для этой психопатки своим?» – читается на его лице.

– Дружба? – произносит он не вполне уверенно.

– Иди в задницу, – отвечает Горгона, на глазах превращаясь в привычную злобную фурию.

И тогда Эйнштейн цепляет шлем к рюкзаку, оставляя голову непокрытой.

– Где моя зверушка? – вдруг волнуется она.

Контролер – зверушка? Ну-ну.

Я показываю в сторону бытовочной. Она в ужасе бежит туда, предполагая худшее. Эйнштейн посылает ей вслед:

– Не беспокойся, «замкнутый круг» до стен немного не доходит, так что из тамбура душевой можно пробраться к окну. Аккуратно по стеночке. Мы с Живчиком раньше так и делали, пока не нашли другой ход.

Горгона заглядывает в бытовочную и докладывает:

– Вижу его. Разбил стекло, лезет наружу. Наверх лезет, а не вниз.

– Ты за него не беспокойся, в Зоне он дома. Наведет еще шороху. А у нас свои дела, правда, Питер?

– Вот так и появляются в Зонах невиданные ранее твари, – говорю. – Любители зверушек проводят их через порталы. Тайна раскрыта.

– Ты знаешь, куда подевался «Джон-попрыгунчик»? – спрашивает Эйнштейн.

– Прыгнул вниз. Сейчас он под нами.

– Там столовая, – говорит он задумчиво, что-то прикидывая в уме. – Придется туда заглянуть перед отходом.

Да, миссия выполнена. В «Душевой» сделано все, что намечено, и даже больше. После воздействия на «умный» пистолет мне приходится выпить горсть таблеток из заветной коробки, и теперь я ощущаю, как силы ко мне возвращаются. А между тем вокруг четырех кабинок-порталов уже вызревает новая «мясорубка»; видно, как там потихоньку сворачивается жгутами пространство, собирая невидимые жернова под потолком – возле обшарпанных деревянных карнизов.

– Эммануэль! – зовет босс. – Наш договор еще в силе?

– Жду не дождусь, – приходит ответ.

Эммануэль сидит на полу в середине бытовочной, поджав ноги по-турецки. Где-то над его головой все еще летает пуля, выпущенная Глубокой Глоткой. Эйнштейн ведет «сэра» в тамбур и просит Горгону, как я в свое время:

– Освободи его разум, пожалуйста. А то неловко отдавать овощ.

– Айн момент! Только добавлю, мальчики, легкий штрих.

Она приседает и, резко распрямившись, словно взлетая, издает ртом знакомые щелчки и свист. Длится это, как и раньше, секунды две, не больше. Мы с Эйнштейном переглядываемся. А Глубокая Глотка начинает заторможенно вылезать из защитного комбинезона, потом снимает с себя шерстяные рейтузы – и так дальше, не останавливаясь, пока не оголяется снизу по полной. Как девушке нравится.

– Дурные вкусы, – позволяю я себе легкое осуждение. – Дешевая страсть к плебейским забавам.