выходила «погулять» – обследовала прилежащие к телестудии строения, чтобы заранее подобрать нам гнездышко. Убрать пыль, правда, не подумала, хотя бы в спальне. Или перестелить постель. Что вы хотите, хаотический человек. Дохлую крысу не заметила!

Ну, это чепуха, это я быстренько сделал сам. Ведро воды притащил с собой, крысу выкинул. Ее же главным и единственным делом было все за меня решить. А я не против.

Решить-то она решила, но почему-то сильно волновалась, больше даже, чем я, хотя, казалось бы, кто из нас старше и опытнее? Потом я понял, в чем дело, но сначала на нее напала «болтушка». Как в старом русском анекдоте: «А поговорить?» Включила планшет и принялась с гордостью показывать фотки своей комнаты, той, что в столице, в доме Носорога. У нее там был абсолютный бардак! Все вещи на полу, вся одежда на кровати. Прямо поверх одежды, видимо, она и спала. Белье кругом валялось – ей по фиг. Шкафы стояли пустые и с открытыми дверцами, при этом, если не врала, она всегда знала, где что в комнате лежит. Что ж, таков был ее стиль жизни. Важная особенность: она не разрешала прибираться в своих апартаментах. Вообще, по ее словам, в комнату нельзя было заходить никому, даже отцу, не говоря уж о мачехе. Друзьям – можно…

Натали тянула время. Трусила, безбашенная оторва. Принялась САМА рассказывать, какая она бесцеремонная сука, как по-гадски ведет себя с любящим ее предком. Вот, скажем, у папы какое-то бандитское совещание, сидят разные отморозки, головорезы и уголовники, как вдруг вваливается десятилетняя пигалица и во все горло спрашивает: «Ну что, долго ты еще будешь ковыряться? Я уже пришла, а ты чего?» Пришла она (вернее, ее привезли) из закрытой частной школы, а папа сегодня обещал показать ей новую лошадь, вот и требует она, не обращая внимания на собравшихся важных дядек: «Подбирай свое барахло, бумажки, флешки, мне надо на конюшню…» Были и похлеще выходки – ей все прощалось…

Короче, я – мужчина, мне и брать на себя ответственность. Она не возражала, когда я ее поцеловал, только замерла вся, словно птичка в руках. Целовались мы долго и молча, как в кино, а когда я повалил ее на кровать, она не сопротивлялась. Стаскивать с нее дурацкую майку с футболкой не пришлось, при первой же моей попытке она приказала:

– Отвернись, я сама.

Что дальше? Обойдусь без смачных подробностей, чтобы не оскорблять ни мою девушку, ни всех тех, кому отвратительно инфантильное бесстыдство.

Единственное, что скажу: когда она закричала от боли, перепугав и ошарашив меня, мы прервались. У нее пошла кровь. И стало ясно, из-за чего она так мандражила и боялась. Я, оказывается, был у Натки первым, вот и все подробности. Пока я менял простыню, она оклемалась, рывком притянула меня к себе…

А потом мы лежали, закутавшись в чужое, странно пахнущее одеяло. Она признавалась, что какой бы по жизни ни была гадюкой, детей она любит и непременно хочет своих, а я сколько угодно могу над этим прикалываться, ей параллельно. Потому-то она так обрадовалась, подслушав наш с Эйнштейном разговор про детей аномалов – это когда мы ходили за «мылом», – про то, что у меня с ней обязательно получится нормальный ребенок-аномал. Ты парень жесткий, шептала она, ты круче меня, это факт, я от тебя ничего не требую, ты свободен, как «жгучий пух», просто я хочу, чтоб хотя бы иногда, когда сам захочешь, ты был со мной… Опять у нее открылся словесный кран, который я заткнул поцелуем. А потом я сказал ей, что хочу мальчика, потому что все девчонки дуры – такие же дуры, как она. И когда я снова был готов и свеж, а она начала распаляться – уже по-настоящему, без страха, совсем не как в первый раз, – я возьми да ляпни, что люблю ее…

Эти счастливые пару часов мне тоже забыть не удастся, как бы оно в жизни не повернулось.

Жаль, поспать была не судьба. Взметнулись в небо сигнальные ракеты, разбив наш хрустальный шалаш вдребезги.

Началась война.

Ракеты взлетели с трех сторон почти одновременно, мы видели их в окна. На улице загомонили.

– Не дали такой сон досмотреть… – сказала Натка и припала в последний раз к моим губам. – Отвернись, я оденусь. Не подсматривай!

– Очень было надо, – возмутился я.

– А ты знаешь, что у тебя девять прыщиков на заднице?

Когда успела сосчитать, студень в глотку? Пока я соображал, чем крыть, она добавила:

– На моей – ровно семь. Магическое число.

Костер перед входом был затушен, двери распахнуты. Сборы проходили по-военному четко, без суеты и детских слез. Здесь собрались люди бывалые, пуганые, стреляные, включая тех, кому всего пять-шесть лет от роду. Да и сборов был минимум, все собрали и приготовили накануне вечером.

Вернулись разведчики, сообщили, что загонщики движутся тремя отрядами: блокируют Чумные и Слепые кварталы, обходя нас по флангам, и, само собой, прутся по центру – прямиком от южного КПП.

Они таки выступили ночью, не испугались. Успели подготовиться вопреки заверениям Носорога.

– Предлагаю уходить через детскую площадку и Приют, – сказал мой отец. – Я знаю места, бывал там. Жив, как видите. Берусь провести.

Все присутствующие на него вылупились. Более опасное место в Зоне трудно вообразить, разве что сталелитейный завод вызывал не меньшую дрожь, но там – свои легенды и страхи. Приют был обложен такими ловушками, какие больше нигде не встречались. Этакая маленькая Зона внутри