Словно в подтверждение свет вновь мигает. Переключается на тусклый аварийный.
– Выбило предохранители, – говорит Гор. – Что с тварью? Уйдет ведь!
Мартынов дергает головой. Странное, нервное движение.
– Потом. Ты – на вахту. И убери ты этот треклятый лучевик!
Гор смотрит на руку, сжимающую пистолет, и сует его в кобуру.
Глава 27
Чужая
В лазарете было холодно. Даже не так – очень холодно. Борис Сергеевич прошел через развернутый шлюз стерилизации, где его попеременно обдавали то стылым воздухом, то жаром, то вспышками кварца, то облаками чего-то душисто-антисептического. Под конец он облачился в длинный, до пят, халат и надел очки-консервы с затемненными стеклами.
Несмотря на царившую в импровизированной патологоанатомической лаборатории стерильность, сквозь благоухание антисептиков ощутимо попахивало гнилостью. Звякали инструменты, щелкала диагностическая машина и шуршала исторгаемой перфолентой. Роман Михайлович стоял у пульта и направлял движения хирургических манипуляторов. На экране светилось изображение, подаваемое с окуляров «Диагноста-3».
Распростертое в алюминиевой лохани тело окружали заиндевевшие штуцеры, от которых тянулись покрытые изморозью трубки к огромным баллонам. Периодически щелкали клапаны и выпускали на препарируемое тело ледяное облако.
– Разлагается с огромной скоростью, – сказал Роман Михайлович. – Пришлось приспособить аргоновые баллоны из реакторного модуля. А вскрывать промороженный… промороженное тело – та еще задача… – Он неловко дернул рукой, вывернул плечо нечеловеческим образом, направляя хирургический манипулятор.
– Это заразно? – Мартынов кивнул на пристроенный ко входу в лазарет тамбур очистки.
– Теоретически – да. – Варшавянский отпустил манипуляторы, и те зажили собственной жизнью, рассовывая нечто невидимое по рядам крошечных ампул, стоящих около тела. – Как в любом мичуринском процессе самоизменения важен агент повышения вероятности. Хочешь получить ветвистую пшеницу и арбузы на березе – обеспечь поле коммунизма высокой напряженности. Хочешь, чтобы внутри человека вызревало чудище, помести в него источник некрополя.
– Ты его нашел? – быстро спросил Борис Сергеевич. – Этот источник?
– Он носил при себе генератор некрополя из курсографа. Но имеются и какие-то чужеродные фрагменты. Я не исключаю, что это последствия попадания под воздействие сильнейшего некрополя еще там, на Луне. Оно и запустило первичный метаморфоз. Но это все догадки, – Варшавянский покачал головой, – необходимые тесты не сделаешь. Напряженность некрополя сейчас очень слабая, а мои машины предназначены для того, чтобы лечить живых, а не изучать некрометаморфозы.
– Но с Джоном Доу ты справился, – сказал Мартынов. – Постарайся и с этим разобраться. Любую помощь я тебе обеспечу.
Варшавянский вздохнул, отошел к высокому табурету, присел, помассировал колени.
– Тело придется кремировать, – наконец сказал он.
– Но…
– До возвращения на Землю его не сохранить. – Варшавянский обхватил себя руками за предплечья. – Даже в таком холоде процесс разложения уже не остановить.
Добрейший Роман Михайлович ни о чем не расспрашивал Зою. И даже толком не обследовал, а усадил за свой столик, вскипятил воду и заварил чай по-варшавянски – прямо в кружке, не жалея заварки. Кипяток был крут, ручка алюминиевой кружки обжигала пальцы, а чаинки попадали в рот, так что приходилось их отплевывать в услужливо подставленную чашку Петри. Внутреннее клокотание, которое било Зою, будто током, утихало. Ей захотелось расплакаться Варшавянскому в белый халат, но она сдержалась, прихлебывая чай и ощущая, как по щекам катятся слезы.
Варшавянский тактично занимался своими делами – возился с перфолентами «Диагноста-3», рассматривая их на просвет. Затем достал схему «Красного космоса» и расстелил его на столике рядом с Зоей.
– Как думаешь, где он может прятаться?
– Это… чудовище?
– Да-да, это чудовище, – почти с нетерпением сказал Варшавянский. – Где его ловить, а главное – как искать? Такую мелкую тварь…
Зоя отставила кружку и тоже склонилась над схемой. Вместе с Варшавянским они просмотрели все возможные варианты убежища для чужого. Их
