Гансовского. А из пузырящейся массы метаморфоза выползает неуклюжее тело.

Где-то и когда-то я такое видел. Безглазое. Черное. Отвратительное, как и все новорожденное. Чем-то похожее на тушку ощипанной курицы, если только бывают курицы с огромной зубастой пастью на длинной шее и клешнями там, где у тушки должны быть рудиментарные крылья. Выпрямляется, отталкивается лапами, и открывает беззащитное брюшко, все еще соединенное с отцовским телом переплетением бугристых жил.

Тянет. Сильнее, чтобы порвать ненужную связь. Избавиться от обузы получеловеческого существования. Но Варшавянский опережает. Вот что значит опыт военного хирурга! Нож рассекает жилы, выпуская новый фонтан черной крови.

А где Зоя? Я хочу видеть этого человека… ее глаза… ее множество глаз… почему у нее так много глаз… и все смотрят на меня…

В руке Гора лучевой пистолет. Откуда? Он знал?! Он ждал?! Почему? Ах, нет… он же вахтенный… даже на корабле вахтенный должен быть вооружен…

– Нет! – кричит Варшавянский. – Не смей! Кислота!

Конечно, добрейший Варшавянский уже понял, что моя кровь – кислота. Все вокруг пузырится. Тронешь – разъест. Тронешь – съест. Вон как разевает пасть. Сколько их у него? Того, что во мне…

Отпрянули… смотрят… с отвращением смотрят на богатство моего внутреннего мира, которому стало тесно прятаться от посторонних глаз… от множества посторонних оранжевых глаз… откуда у нее столько глаз?

Гор все же стреляет. Мимо. Это невозможно, но он промахивается с такого расстояния. А еще фронтовик! Что ж ты так… мазила… не нравится тебе богатство моего внутреннего мира? Не соответствует оно кодексу строителя коммунизма? Ну да… страшновато, жутковато, безглазо, стозевно, склизко, мерзко… и кто виноват? Кто виноват, что я таков?

Падаю…

Обрушиваюсь…

Кислота разъела стол, на котором так удобно лежать, давая жизнь чудищу, что внутри.

– Нейтрализатор! Срочно нейтрализатор! Вниз! Вниз! – Крик и топот. – Паганель! Протягивай! Протягивай!

А ее лицо заслоняет красный диск. Оказывается, отсюда, с поел, красный диск виден лучше всего. Нет ничего, кроме красного диска.

Проклятая планета. Планета проклятых. Каждый, кто связывается с ней, обречен на смерть. Разве это непонятно?

Мы все умрем. И оранжевые глаза согласно жмурятся. Зрачки в них дрожат. Они с удовольствием наблюдают за рождением чудовища, которого теперь почти ничто не соединяет с отцовским организмом.

Остались крохотные ниточки. Последние нити жизни. Моей жизни.

Что-то холодное растекается вокруг. Не надо холодного! Я не люблю холодного! И моему богатому внутреннему миру холод противопоказан. Он чересчур быстро охладит хитиновый панцирь. Это вредно! Очень вредно!

Морозный воздух. Ледяной ветер. Как будто опять там, подо Ржевом… я убит подо Ржевом… я умер на Марсе…

Паганель направлял штуцер брандспойта на пузырящуюся лужу кислоты. Она уже проела железные решетки поел и теперь стекала туда, где бежали шины проводов и связки труб. Освещение мигнуло.

– Где? Где оно? – Гор водил лучевым пистолетом из стороны в сторону, но за клубами ледяного пара ничего не было видно.

– Не стреляй! – еще раз крикнул Варшавянский, и словно в ответ нечто метнулось сквозь пар, ударило Гора, сбило с ног, отскочило, врезалось в Зою, издало резкий скрип, рвануло к распахнутой двери, сложило встопорщенные лапы, скукожилось до размеров футбольного мяча и выкатилось прочь.

– Не уйдешь, зараза! – Гор оттолкнулся от пола, вскочил на ноги и выстрелил вслед чудовищу. Поставленный на минимальную мощность лазерный луч чиркнул по поелам, взбугрил багровую линию расплава, уперся в дверь.

– Прекратить стрельбу! – голос командира. – Я вхожу!

Мартынов. Тоже с пистолетом. Но не с той вахтенной пукалкой, что в руках у Гора, а с серьезным излучателем, каким и обшивку вспороть недолго. Осматривается. Воют вентиляторы вытяжки. Клубы ледяного дыма втягиваются в потолочные отверстия.

Варшавянский на коленях около распростертого тела. Вспоротого. Выпотрошенного.

– На корабле – чужой организм, командир, – докладывает Гор. – Ушел через дверь. Кажется, я его слегка поджарил.

Командир кивает, опускает излучатель, идет к телу Багряка.

Варшавянский разводит руками. Кажется, будто он благословляет принесенную жертву.

– Все. Мертв.

Командир смотрит на огромную дыру в теле. Осторожно касается носком ботинка оплавленных кислотой решеток поел, что опасно прогнулись внутрь.

– Паганель, Зоя, срочно в трюм, оценить повреждения. Продолжить там нейтрализацию кислоты, – командует Борис Сергеевич. – Ждите на подмогу Биленкина.