– То есть ты, – человек невежливо ткнул в Мартынова пальцем, а учитывая размеры кельи, его кончик почти уперся командиру в грудь, – ты считаешь, что вины вахтенного в инциденте нет.

Он говорил так, будто этот самый вахтенный, то есть Зоя Громовая, здесь не присутствовал. Зоя набрала побольше воздуха, чтобы вмешаться в разговор, но вспомнила наставление Бориса Сергеевича. И продолжила молчать.

– Ручаюсь головой.

– Не сносить тебе ее. – Человек уцепился пятерней за горловой срез пустолазного костюма, где герметизирующая резинка истерлась почти до металлического основания.

– Не в первый раз. – Мартынов покопался в кармане и выудил трубочку. Прикусил мундштук. – Табачку бы.

– Это тебе не фронт и не землянка. Махорки нет, – усмехнулся человек.

– Махорки и тогда вдоволь не было, – в тон сказал Мартынов.

Зоя ощутила, что напряженная атмосфера разрядилась.

– Кроме того, – Борис Сергеевич вновь покопался в кармане комбинезона и извлек обычный конверт, какие туристы любят покупать здесь, на «Гагарине», – с изображением Башни Цандера и колесом орбитальной станции, от которой во все стороны разлетаются корабли самых причудливых модификаций – порождение неуемной фантазии художника. – Вот данные телеметрии. Специалисты говорят о разночтениях, а на мой взгляд – однозначно.

Человек принял конверт и вытряхнул на стол серые снимки с черными звездчатыми точками. Открутил от термоса, изукрашенного китайскими птицами, крышку и плеснул в нее жидкости. Запахло цикорием.

– Так-так-так, – пробурчал под нос, глотнул из крышки, которую держал странно – двумя пальцами сверху. – Хорошо, я еще раз посмотрю на свежую голову. Если таковая найдется, да, капитан? – Он внезапно встретился с Зоей взглядом и подмигнул.

Зое захотелось подскочить, выпрямиться туго натянутой струной, щелкнуть каблуками – столько силы ощущалось в этом человеке.

– Что будет с экспедицией? – тихо спросил Борис Сергеевич, и это был самый важный вопрос, за ответом на который он сюда и пришел.

– С экспедицией, с экспедицией, – пробурчал человек, допил цикорий и подпер щетинистую щеку рукой, которая явно принадлежала человеку, как говорится, от сохи, а еще точнее – от станка. Тяжелая, массивная ладонь, испещренная шрамами, словно обшивка древнего корабля метеорами. – Что с экспедицией? И не надейтесь… – сделал паузу. – Полетите как миленькие.

– Каким образом? – в голосе командира ощущалось огромное облегчение. Зоя была готова теперь поклясться – несмотря на всю уверенность Бориса Сергеевича в том, что старт все равно состоится, каковую он демонстрировал экипажу, он вполне допускал мысль, что экспедицию в силу чрезвычайных обстоятельств могут и отменить. В лучшем случае – надолго отложить.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я долго убеждал комиссию, что «Красный космос» рассчитан под ядерный движитель Кузнецова на коммунии, но там решили перестраховаться. Тише едешь – дальше будешь. Выбрали что понадежнее. Единственное, что тогда удалось, – оставить в силе заказ на сборку ЯДК. Так что полетите еще быстрее, чем рассчитывали. Слыхали о коммунии? – И хотя человек смотрел на Мартынова, Зое показалось, что вопрос обращен к ней.

Конечно же, она знала об этом замечательном элементе таблицы Менделеева, открытом советскими учеными еще в 1947 году. Коммуний – светло- серебристый, очень тяжелый металл из группы актинидов, химически нейтральный и твердый при обычной температуре. Его удивительным свойством являлось то, что под воздействием поля коммунизма и при нагревании до 150 тысяч градусов он распадался, выбрасывая дейтроны, ядра тяжелого водорода. Поле коммунизма выступало своеобразным катализатором ядерной реакции на основе коммуния, собственно, именно поэтому он и получил такое название.

– И еще… – человек перевел взгляд на Зою. – Для этого случая предусмотрено выполнение маневра аэродинамического торможения, только теперь, как понимаете, в атмосфере Марса. Опыт нырять в атмосферу у вас уже есть. В ближайшие дни получите полную программу полета.

Человек надолго замолчал, но Мартынов не вставал, словно чего-то ожидая. Хозяин кельи сидел сгорбившись, какой-то уж очень нелепый в старом потертом скафандре. Потом сказал надтреснутым голосом:

– Все же он остается очень недобрым к нам… Понимаешь?

– Кто? – спросил Мартынов.

– Космос. Мы стараемся, жилы рвем, кладем животы на алтарь, а он… Он остается прежним, словно и нет никакого поля коммунизма… Холодный, злой… Крышка, а не свод небес, – человек сжал кулаки и ударил по коленям. – Ладно, все это стариковское брюзжание… Идите, работайте.

– Борис Сергеевич, – Зоя решилась нарушить задумчивое молчание командира только тогда, когда они вернулись на станцию «метро» и ожидали вагончик. – А с кем это мы сейчас, то есть вы сейчас разговаривали?

– Что? – Мартынов оторвался от дум. – Разве я тебе не сказал?

– Нет, не сказали.

– Это – Ковригин. Генеральный конструктор нашего корабля.