Мэй не считала себя хорошей рассказчицей, но когда она откинулась на спинку кресла и начала говорить, оказалось, что ей даже не важно, где она сидит и кому рассказывает. Воспоминания нахлынули – и вырвались на свободу.

Отец умер, когда Мэй было шестнадцать, и она не сопротивлялась матери – та отличалась своеобразными замашками и о воспитании имела собственные представления. Сил на сопротивление не осталось, ибо она очень горевала по отцу и не находила в себе ничего, чтобы противостоять матери. Мэй прекратила занятия фехтованием, а также оставила мечты изучать что-то связанное со спортом в колледже. Девушке из приличного общества совсем немного предлагалось для изучения, и Мэй выбрала музыку – как меньшее зло. Она тешила себя мыслью, что сумеет найти работу по специальности. В жизни забрезжило что-то похожее на свет в конце тоннеля – у нее появилась надежда жить отдельно от матери. Однако вскоре выяснилось, какой наивной она была, полагая, что Астрид Коскинен разрешит своей дочери вести подобную жизнь.

Матушка запланировала ее первый выход в свет через два дня после окончания колледжа. Мэй сразу поняла, куда клонит родительница – хотела выдать ее замуж как можно скорее. Именно так поступали девушки из хороших семей. Вокруг вертелось множество молодых людей, несмотря на материнскую благосклонность к некоторым из них, Мэй удалось отвадить всех. Хоть в этом она могла свободно распоряжаться собой. Ей претили формальности и запланированный светский прием. И Мэй твердо решила: насильно ее замуж никто не выдаст.

Однако ей все равно пришлось надеть бледно-розовое платье. Такое по традиции полагалось надевать дебютантке. Но ее уверенность в себе возросла, когда ей разрешили самой выбрать покрой. Мэй остановилась на матовом атласном платье с открытыми плечами и длинной узкой юбкой. Она прекрасно запомнила это платье – равно как и все остальное, что случилось тем вечером.

Матушка сделала все возможное, чтобы первый выход в свет ее дочери стал событием сезона. Она приобрела новую мебель, заново отделала гостиную и наняла дополнительную прислугу. Еще она пригласила всех влиятельных нордлингов и даже нескольких занимающих важные посты плебеев, например генерала Гана.

Мэй прекрасно сыграла свою роль. В конце концов, ее с пеленок учили делать хорошую мину при плохой игре. Она порхала между гостями, кружилась в танце, улыбалась в ответ на поздравления. И чувствовала себя призовой кобылой или манекеном в витрине – принаряженным и элегантным, который полагалось уважительно рассматривать. Неприятно – но ничего не поделаешь. И вокруг нее так и вились мужчины – весь вечер. Казалось, что все потенциальные женихи, которые когда-либо бывали у них дома с самых ранних ее лет, вдруг решили собраться и атаковать ее всей стаей. Они задавали мало вопросов, зато много говорили про то, как богаты их семьи и какую замечательную жизнь они могут обеспечить супруге.

Когда с ней заговорил Ган, она немного испугалась – с ней заговорил военный чин из плебеев. Но виду Мэй не подала, ведь это строжайше запрещал этикет. Генерал поздравил ее с успехом и потом сказал нечто совершенно неожиданное – и дальнейшую беседу Мэй запомнила навсегда.

– Я видел запись нескольких ваших поединков с французской тростью, – сказал он. – И нахожусь под большим впечатлением. Удивительно, что вы не пошли в профессиональный спорт.

Что бы она на самом деле ни думала, Мэй не желала поверять свои горести незнакомому человеку.

– Ах, фехтование… то были детские забавы, сэр. Теперь я выросла, и мне нужно заняться чем-то более важным.

– Не думаю, что развивать природные способности – что-то детское и постыдное. Вы – прирожденный атлет и преуспеваете не только в фехтовании.

– Когда у меня находится время, – тихо ответила она. Генерал единственный заговорил с ней на эту важную для нее тему, однако, как бы ей ни хотелось ввязаться в дискуссию, делать это было категорически нельзя.

– Так чем же вы собираетесь нынче заниматься? – спросил он с едва заметной улыбкой. – Выйти замуж?

– Возможно, – машинально ответила она. – Я получила степень по музыке. Возможно, я займусь чем-то связанным с ней.

Он кивнул:

– Я слышал. Милое занятие, половина здешних девиц посвящает себя ему. Однако от столь спортивной молодой женщины ожидаешь нечто другое.

Он произнес «милое занятие» тоном, не оставляющим сомнений насчет того, что он об этом занятии думает. И Мэй почувствовала себя униженной. Но продолжила улыбаться.

– Я не могу принимать участие в профессиональных состязаниях, сэр. Даже если бы захотела.

А она хотела.

– И потом, у меня уже неподходящий возраст.

– Вы сказали, что хотите заняться чем-то более важным.

Он смотрел на нее пристально – он всегда так смотрел, как выяснилось потом, когда она поступила на службу.

– Возможно, для фехтования возраст уже не тот, а вот для армии – самый подходящий.

На мгновение Мэй подумала, что гость шутит. Однако лицо его оставалось совершенно серьезным.

– Армии? Не знаю. Я об этом даже не думала. И… женщины вроде меня так не поступают…