Родители – слово, которое я не произносила даже мысленно уже много лет. Боль, притаившаяся в глубине души, не давала об этом задумываться.

Я давно не надеялась и не верила, что меня не бросили. Боялась очередной боли и разочарования.

Дэлия и Олдерн погибли. А младенца забрали близкие родственники.

Все подробности неясны, но сейчас я не могла об этом думать.

Даже не заметила, как по щекам побежали горячие слезы. Такие же соленые, как бушующая за окном гроза. Они лились и лились, превращаясь в маленький дождь, стекали по подбородку и капали на одеяло.

Я не плакала ни разу с тех пор, как поняла, что за маленькой испуганной девочкой никто не придет. Что она одна во всем огромном и жестоком мире.

Не плакала, когда узнала о пренебрежении Иланы и Леониса, которых первое время считала «родителями».

Никогда не плакала.

Почему плачу сейчас?

И звук, похожий на тихое завывание, вырвался из горла – отчаянный, безнадежный и в то же время высвобожденный.

Не бросали.

Родители меня не бросали.

После стольких лет в это невозможно поверить. Невозможно осознать.

Меня окружало тепло. Надежные руки крепко обнимали, гладили по голове, прижимали к себе и убаюкивали. Губы касались виска, шептали что-то утешающее и пили соленые дорожки слез.

Наверное, только это тепло и позволило задержаться в реальности.

Меня трясло, но мысли были как никогда ясными. Только теперь я понимала, что где-то в глубине души всегда догадывалась об истинном положении вещей. Но боялась себе в этом признаться. Боялась поверить и дать себе ложную надежду. Поэтому и игнорировала сны. Поэтому так тянула с чтением дневника.

– Так больно, – проговорила сквозь спазмы, сжимающие горло. – Почему так больно?

– Все хорошо, – негромкий, обволакивающий голос звучал как успокаивающая гитарная колыбельная. – Раз больно – значит, ты чувствуешь. Раз чувствуешь – значит, живешь. Так устроено. У каждого своя боль.

Диан говорил что-то еще. Слова были правильными, именно такими, в которых я так отчаянно нуждалась в этот момент. Если бы кто-то спросил, сколько времени мы так просидели, я бы не смогла ответить на этот вопрос.

В последний раз судорожно вздохнув, я выровняла дыхание, резко выпрямилась и смахнула слезы.

– Прости, – заставила себя улыбнуться. – Вообще-то мне не свойственно так расклеиваться. Не хотела взваливать на тебя свои проблемы, ты и так мне столько помогаешь.

– Алиса… – Впервые назвав меня по имени, Диан взял мое лицо в ладони и посмотрел в глаза. – Алиса, я эгоист. И все, что делаю, – это в первую очередь для себя, поняла? Ты мне небезразлична. По-настоящему дорога. Твои проблемы – мои проблемы. А свои проблемы я привык решать быстро. Я эгоист, запомнила?

Из всей речи уловила только фразу «Ты мне небезразлична».

Дальше не слушала.

Просто смотрела в теплые карие глаза и понимала: вот он, мой спасательный круг, заставляющий верить, что я не одинока.

Диан провел подушечками больших пальцев по моим щекам. Внимательно всмотрелся в глаза, как бы спрашивая разрешения. Затем медленно наклонился и поцеловал.

Так нежно, мягко… Словно губ коснулись трепещущие крылья мотылька.

А затем настойчивее, привлекая ближе и давая понять, какие чувства испытывает. Разум, за эти сутки и так подвергшийся тяжким испытаниям, покинул меня окончательно, отдав во власть живым чувствам.

В камине трещали дрова, на улице завывал ветер и гремел гром. Но, кажется, громче всего билось мое сердце. Дыхание сбивалось, по позвоночнику пробегала сладкая дрожь. Я запустила пальцы в волосы Диана, с удивлением обнаружив, насколько они мягкие. А щетина – приятно колючая.

От мага пахло чем-то древесным, цитрусовым, очень волнующим. И это будоражило еще больше.

Одеяло съехало на пол, ладони Диана заскользили по моим плечам и животу, а затем он подхватил меня на руки и отнес наверх.

Мы оказались в его спальне, где Диан бережно опустил меня на кровать и снова поцеловал. На миг отстранился, жадно всмотрелся в блестящие влажные глаза и замер.

Затем неожиданно поднялся, откинул с постели шерстяной плед и заботливо меня укутал.

Не дав опомниться, лег рядом и неожиданно целомудренно поцеловал в лоб.

– Спи, лисичка. Тебе надо отдохнуть и прийти в себя. Поговорим обо всем утром.