особенно, когда Онория рядом.

– О ком-то конкретном печешься?

Она замялась:

– Нет.

Едва Блейд опустился в ванну, как тело окутал пар и приятный аромат. Онория склонила голову набок, словно пытаясь по плеску воды оценить степень наготы господина.

– Все прикрыто, – поддразнил тот, брызнув водой себе на лицо. – Мошь смотреть.

От воды исходил какой-то экзотический аромат, лимонный и слегка мужской, похоже на розовое дерево. Когда Блейд отнял руки от лица, на ресницах повисли капельки воды. Онория уставилась на него, как громом пораженная. Ну, по крайней мере, его тело все еще привлекает ее внимание. Похоже, порой она сама не сознавала, как часто за ним наблюдает.

Блейд специально закинул ноги на край ванны так, что вода расплескалась во все стороны. Щеки Онории залил румянец, и, с присущей ей бойкой энергичностью, она схватила мочалку и мыло.

– Наклонись вперед, – пробормотала она. – Чтобы я помыла тебе спину.

– Могла б ко мне присоединиться, – небрежно предложил Блейд с легкой вопросительной интонацией.

– Нет, спасибо.

– Ты намокнешь.

– Я буду осторожна. – Онор опустила мочалку в воду.

Осторожна или нет, она все равно намокнет, уж он-то об этом позаботится.

Масло переливалось на воде, поблескивало на его коже. Онория потерла кусочек мыла, словно желая, чтобы это был щелок, и толкнула Блейда в плечо.

– Наклонись вперед.

Он подчинился. Что угодно, только бы заставить ее прикоснуться к нему. Грубая мочалка будто сдирала кожу, но чувство было восхитительным, и Блейд, прижав колени к груди, положил голову на руки, пока Онория терла ему спину.

– У тебя грязь даже на плечах, – пробормотала она. Сердитые движения уступили место более нежным, решительным, когда она пыталась смыть особенно упрямое пятно.

Он мог представить эту мочалку, мыльную и мокрую, как вокруг нее сжимается рука Онории, и она ласкает его кое-где в другом месте. Блейд от напряжения стиснул челюсти.

– Видела б ты сваво дружка Бэрронса, – произнес он, подняв голову. – По сторонам ваще не смотрел. В итоге шлепнулся на спину и барахтался, как черепаха, в... ну, ради приличия назовем это грязью.

Онория перестала водить мочалкой. Их глаза встретились – и ее чуть заметно сузились.

– Мой друг Бэрронс, – повторила она.

Блейд откинулся назад, облокотившись на край ванны, и наблюдал за помощницей сквозь полуприкрытые веки. Он поймал ее за запястье и прижал к своей груди, намекая, чтобы она продолжала мытье.

– Веселая эт штука, хранить секреты, – произнес он. – Никада не знаешь, скока известно другим людям.

Онор побледнела, а у Блейда сердце ухнуло куда-то вниз. Член мгновенно обмяк. Иисусе. Ляпнул наугад, а попал прямо в цель. Блейду показалось, что мир вокруг пошатнулся.

– Раз уж он хорош для тебя, то че я нет? – прорычал он. – Черт возьми. Ты его любишь?

– Люблю его? – У Онории отвисла челюсть.

В этих восхитительных карих глазах появилось определенное выражение – и оно обещало только неприятности. На мгновение Блейду показалось, что он совершил огромную ошибку.

– Люблю его? – повторила она. Вода капала на пол из сжатой в кулаке мочалки. Онория, казалось, обдумывала вопрос. – Да. Думаю, я люблю его, хотя иногда мне хочется об этом забыть.

Она бросила в господина мочалкой, но он ее поймал. Мыльная пена полетела во все стороны.

– И тем не менее ты задал неверный вопрос, – ответила Онория. – Следовало спросить, хотелось ли мне его поцеловать.

Блейд резко поднял голову – как ищейка, почуявшая лисицу.

– Ты о чем гришь?

– Я испытываю непреодолимое желание не отвечать тебе, – произнесла она.

Блейд схватил ее за руку.

– Онория, – предупреждающе прорычал он. – Он че, был твоим полюбовником?