Блейд отпустил ее.

– Я свою лепту вношу, но не за «спасибо» же. Здесь признают тока силу, а благотворительность не в чести. – Он улыбнулся Онории. – У людей есть гордость.

– Ага, конечно, поним… – Договорить она не успела. Блейд вскинул голову и посмотрел на крыши. – Что такое?

Закрыв глаза, он к чему-то прислушивался. Онория огляделась. Дома были покрыты толстым слоем сажи. Кривые дымоходы отбрасывали тени, напоминающие человеческие, пока она не моргнула, чтобы прояснить зрение.

Загремела цепь.

– Бежим, – рявкнул Блейд, схватив ее за руку и таща домой.

– Тот самый убийца? – спросила Онория, несясь вслед за господином и посматривая вверх. За ними по пятам по крышам бежали тени, перепрыгивая с дома на дом.

– Долбаные тесаки, – выдавил Блейд, остановившись на перекрестке, задрал голову и раздраженно проворчал: – Нам не улизнуть.

Хотя ему самому это раз плюнуть.

Сердце Онории ушло в пятки. Банды тесаков сеяли ужас в Ист-Энде, похищая целые семьи из постелей или хватая тех, кто по глупости высовывал нос из дома по ночам. Увечные и обзаведшиеся крюками вместо рук или острыми как лезвие когтями, они сцеживали кровь жертв до последней капли и сбывали в трущобах, а то и, по слухам, официальным правительственным слив-заводам.

– Что они тут делают?

Онория и выбрала-то Уайтчепел, потому что тесаки не осмеливались промышлять на территории Блейда.

– Спрошу-ка у них, – выпалил Блейд так зловеще, словно намекая, как именно собирается раздобыть ответы. В его руках блеснул металл. – Не высовывайся и не беги. Со мной бояться нечего.

Один, второй, третий, четвертый… Онория насчитала шестерых во мраке. Без сомнения, это не все. Шайки охотились стаями, как бродячие собаки.

– Ты уверен, что с ними справишься?

Блейд бросил на нее испепеляющий взгляд:

– Просто не высовывайся.

А потом дунул в свисток. Онория не услышала ни звука, но Блейд с чувством исполненного долга опустил вещицу обратно в карман.

Мисс Тодд нащупала в юбках пистолет, взвела курок и, застыв в ожидании спиной к господину, внимательно всмотрелась в темноту.

Во тьме послышался жуткий смех, напомнив ей гиену из зверинца Викерса. Звякнула цепь, а потом перед ними приземлились трое.

Онория подавила крик. Негодяй перед ней злобно улыбнулся, покачивая длинным изогнутым рыбацким крюком.

– Заплутали, парни? – спросил Блейд. – Сдается, вы в моей вотчине.

– Сдается, нас больше, – отозвался один из тесаков, размахивающий жутким крюком.

– Да? – Блейд огляделся. – Да тока девять.

Значит, Онория действительно заметила не всех.

– А ты – один, – смеясь, ответил вожак. – А ну вперед, трусливые шавки!

И бросился на противника, размахивая ножом.

У Онории не было времени выяснять, что затеял Блейд. Она подняла пистолет и прицелилась. Раздался выстрел, и негодяй с торчащим из запястья рыбацким крюком вдруг отшатнулся назад. В его груди появилась огромная зияющая дыра. Тесак разинул рот, рухнул на колени и упал мордой в грязь.

В автоматически перезаряжающемся пистолете было шесть пуль. Осталось только пять. Мисс Тодд быстро развернулась, чтобы снова выстрелить, но Блейд находился слишком близко к трем головорезам. Он размытой тенью танцевал среди них, орудуя лезвиями, словно серпами, блестящими в лунном свете. Тесаки по сравнению с ним двигались будто в патоке.

Блейд расправился с одним, избежав широкого неловкого взмаха короткого меча и полоснув мужика по горлу. Тесак рухнул, захлебываясь кровью, а грязнокровный уже развернулся и ударил второго нападавшего ногой по шее. В то же время на него набросился и третий.

Блейд нашел взглядом Онорию, а затем пырнул подонка лезвием в живот. И стоило тесаку согнуться пополам, хозяин трущоб взмахнул другой рукой, едва не обезглавив противника.

– Осторожно! – крикнула Онория, заметив парочку тесаков на крыше. Рухнула тяжелая сеть, и на Блейда кинулся тот, что получил пинок по шее.

– Двигай отсюды! – заорал Блейд, извиваясь на земле под сетью.

Мужик пырнул его острым как игла кинжалом, и Блейд вскрикнул от боли. Те двое, что бросили сеть, спрыгнули на землю.

– Твоя краля? – Один из тесаков, с грязной повязкой на месте правого глаза, двинулся на нее с презрительной ухмылкой. – Может, дадим те полюбоваться, когда будем ее осушать.