ограничивать их число, на случай если лекарство найти не удастся.

Блейд покачал головой:

– Милашка, эт фантазии. Вроде тех, что строчили в своих листовках с пропагандой гуманисты из Первой партии человечества.

По спине побежали мурашки. Это не мечта и не пропаганда. Онория видела подробные записи в личных дневниках отца. Его работа на Викерса в Клинике принесла невиданное богатство дому Ланнистеров, но последние пару лет их патрон интересовался совсем иным: лекарством. Желание найти снадобье снедало и герцога, и мистера Тодда.

Онория работала вместе с отцом с дюжиной грязнокровных, помещенных в Клинику из-за неспособности себя контролировать. Во всяком случае, такую причину назвал Викерс. Только год спустя мисс Тодд открылась правда: герцог инфицировал пациентов собственной кровью. Как-то Онория спряталась от него в коридоре для слуг, когда домашние дроны привели юную бродяжку. Викерс набросился на нее и насильно ввел ей свою кровь.

Герцог всегда был опасен, но Онория даже не подозревала, насколько далеко он способен зайти. Когда через месяц в Клинике появилась та самая бродяжка в буйном помешательстве и с пеной у рта, изнывая от голода, закрывать глаза на правду стало невозможно.

Иногда Онория жалела, что увидела то злодеяние и рассказала отцу. Это стало началом конца. В прошлом году мистер Тодд не только говорил о программе законной Первой партии человечества, но также присоединился к тайному обществу гуманистов и начал ночами работать над экспериментом, подробностями которого не делился с дочерью. И это стоило ему жизни.

Викерс каким-то образом узнал о разработках. Отец как-то разбудил Онорию и погрузил всех троих отпрысков в паровой кэб вместе со своим дневником.

«Ни за что не отдавай им дневник, – наказал исследователь, со страхом оглядываясь через плечо. – Нельзя, чтобы он попал не в те руки».

«Поехали с нами!»

«Не могу. Мне надо передать информацию другим людям. Они смогут ею воспользоваться!»

Отец поцеловал Онорию в щеку и крепко обнял.

«Он тебя убьет!»

Мистер Тодд грустно улыбнулся:

«Это важнее моей жизни, Онор. И я буду осторожен. Встретимся на постоялом дворе в Фулхеме. Если… я не появлюсь через три дня, отправляйтесь к кузену вашей матушки в Оксфорд. Я назначил Лео душеприказчиком, но связывайся с ним только в крайнем случае. – И поджав губы, добавил: – Лео хороший парень… но все равно один из них».

День спустя тело отца с перерезанным горлом выловили из Темзы.

– Ты в порядке? – спросил Блейд.

Онория встряхнулась. Почему она вообще разболталась с Блейдом? Никому нельзя доверить эти сведения. Даже Лена и Чарли ничего не знали.

– Я в порядке. – Она слабо улыбнулась. – Просто устала. И мне до жути надоело смотреть, как люди умирают от голода и идут на отчаянные меры.

Особенно потому, что ее саму чуть не довели до этого.

Деньги оттягивали карман пальто. Может, стоило предоставить доступ к шее еще несколько недель назад. Кто же знал, что Блейд настолько расщедрится и почти ничего не потребует взамен?

Но голосок в сознании шептал, что долго это не продлится. Что передышка обусловлена лишь ее слабостью. Рано или поздно он вскроет вену Онории, присосется губами к коже и станет пить ее кровь.

Трэль голубокровного. А ведь клялась, что никогда ею не станет. По крайней мере, это вполне респектабельная должность, в отличие от кровавых рабов, которых просто брали, не спрашивая.

Мрачный Блейд молча шел рядом.

– Тебе нечего сказать? – тихо спросила Онория, заставляя себя забыть о страшных перспективах. Важно лишь то, что теперь у нее есть деньги.

– Думашь, мне плевать?

Онория оступилась и подвернула лодыжку на неровных булыжниках. Блейд легко подхватил спутницу за руку. Бедняжка едва сдержалась, чтобы не вырваться. Надо привыкнуть к его прикосновениям. Хватка Блейда не так уж неприятна: холодная, твердая, вырваться из которой не под силу ни мужчине, ни женщине. Просто немного властная.

На его лице не было и следа лжи, только искренняя обжигающая правда в дьявольских зеленых глазах. Но ее уже обманывали. Викерс когда-то был добр и убедителен, осыпая отца подарками и выказывая «общий» интерес. Все закончилось, как только в этом уже не осталось нужды.

Онория честно ответила:

– Не знаю. А тебе не плевать?