ЛБ178. Происходит допрос свидетеля Коннора Джеймса Томаса.

Мистер Томас, понимаете ли вы причину, по которой находитесь здесь?

– Ну да. Добровольно, как свидетель, безо всякого принуждения.

– Желаете ли вы, чтобы во время нашей беседы присутствовал ваш адвокат либо иной консультант?

– Спасибо, сейчас – нет.

– Хорошо. Какова ваша профессия?

– Я инженер-электронщик, работаю сам на себя. Всякие мелкие автоматические штучки и вроде того. Без передовых технологий. Работаю дома три- четыре дня в неделю. По выходным езжу в Энстер, порыбачить, вожусь там немного, возвращаюсь домой в воскресенье или понедельник.

– Не каждый мелкий бизнесмен может позволить себе столько выходных, – заметил инспектор.

Томас пожал плечами.

– Бизнес маленький. Случайные заказы, не больше. Ну так я же военную пенсию получаю, и неплохую, плюс кое-какую компенсацию за вот это, – он указал искусственной рукой на искусственное лицо, – плюс изрядные ветеранские выплаты от саудитов – я имею в виду, от Объединенной Арабской Республики – по программе «Нефть за кровь».

– Вы можете сказать нам, насколько хорошо знали отца Мэрфи и когда видели его в последний раз?

Томас сглотнул слюну.

– А мне можно говорить про церковь и про все остальное?

– Мистер Томас, вы можете говорить о чем хотите.

– Ну хорошо, дело в том, что я – католик. Не сказать чтобы хороший, но все-таки в церковь хожу. Правда, отец Лайам говаривал, что мне бы надо почаще там бывать.

Он шмыгнул носом, понурился, вынул из кармана бумажный платок и высморкался.

– Прошу прощения. Странное дело – плакать не могу, а вот из носу течет. Ну, в общем, я состою – верней, состоял – в конгрегации отца Лайама. Каждый месяц или вроде того ходил исповедоваться. А вот на мессу – не так часто.

Он снова шмыгнул носом.

– Я и друг ему был. Много лет. Он мне помог организовать местное отделение «Анфаса». Понимаете, там немало ветеранов-католиков.

– Не понимаю, – сказал инспектор.

– Ну понимаете, мы же не детоубийцы. Фергюсон вздрогнул.

– Я не говорил, что вы – детоубийца!

– Я имею в виду, мы не даем применять к себе регенерацию тканей и прочую вашу биотехнику на стволовых клетках.

– А почему бы и нет?

– Они ж из эмбрионов.

– И?

– А это детоубийство.

Фергюсон даже моргнул в замешательстве.

– Вы что, считаете, будто эмбрионы берут из мертвых детей?

– Нет, эмбрионы – это и есть дети!

– Ах, вот оно что! Я и представить не мог, что ваша братия до сих пор держится за такие нелепые… – Фергюсон вовремя опомнился и, откинувшись на спинку стула, поднял руку. – Я прошу прощения за непрофессиональное замечание. Свидетель вправе безо всякого ущерба для себя попросить о прекращении допроса и о замене допрашивающего офицера.

– Да я не обиделся. Дело ведь не только в том, что я католик. Есть и другие парни, и даже женщины, хоть их и немного, кто не слишком-то хочет связываться с регенерацией. Это сложно, это больно, и еще месяцы ходишь весь изувеченный.

Он постучал пальцем по скуле.

– Знаете, это же вовсе не маска. Ее не снять так запросто. Она соединена с нервами, мускулами, венами и всяким таким. Больше того, протез-то делается частью тела, и частью тебя, ну вроде того. В общем, мы так и остались с протезами, которые хоть и выглядят получше, чем у бедняг до нас, – но тоже ведь не то. А ведь у нас есть и бедолаги, кто вовсе без протезов по той или иной причине. Оттого и проблемы, как говорят, психологические и межличностные. Вот мы и собираемся, и разговариваем. Такие мы «анонимные мутиладос».

– Очень интересное и достойное занятие, – отметил инспектор. – Отец Мэрфи принимал в нем участие?

– Ну принимать не принимал. Он советовал, помогал с поиском помещения и благотворительными сборами. Всякое такое, как добрый самаритянин за сценой.

– Но члены вашей группы знали о помощи отца Мэрфи?