Фергюсон откинулся в кресле и посмотрел в потолок. Как же трудно иметь дело с организацией, чье существование не признает правительство, полиция, гражданская администрация и социальные службы! В прежние времена было проще. Тогда полицейские спецотряды, «богоборцы», громили все церкви, храмы, синагоги и мечети в стране. Инспектор покраснел, вспоминая, что приходилось делать в те дни. Теперь же официальной стратегией стало игнорирование.
– Общаться с деятелями церкви в наши дни – все равно что ходить по минному полю, – подумал он вслух.
– Я не вижу сходства с минным полем, – заметил роп.
Фергюсону замечание робота показалось упреком. И сам он ощутил укол совести, когда в памяти всплыл облик невысокого плотного мужчины средних лет с двойным подбородком и редеющими рыжими волосами, зачесанными на залысину. Морщинки в уголках глаз, на носу очки, наверняка старомодные, не электронные. Застегнутый на все пуговицы черный плащ, тесноватый в талии, с потрепанными рукавами. Теперь части тела этого человека превратились в куски головоломки, лежащие на стальном столе в охлажденной комнате четырьмя этажами ниже.
Погибший отец Мэрфи. Стал ли он жертвой преступления, сам ли погубил себя – но самое важное в его жизни заслуживало чести быть названным вслух.
– Да черт с ним! – объявил Фергюсон, снова садясь прямо. – Будем называть их так, как они сами того хотят. Позвони епископу, передай мое почтение и соболезнования и назначь встречу. У нас или у него – неважно.
– Хорошо, босс, – отозвался роп.
В поле зрения Фергюсона всплыло напоминание: «Встреча следственной группы, комната 386, через пять минут».
Инспектор моргнул, убирая надпись.
– Возвращаемся к работе, – сказал он.
Кто-то прикрепил замазкой к двери лист формата А4 с надписью большими буквами: «Оперативный штаб по Истер-роуд», не совместив его с виртуальным двойником, оповещавшим о том же самом. При взгляде сквозь контактные видеолинзы изображение чуть двоилось, словно линия в тесте на астигматизм у офтальмолога. Фергюсон с трудом подавил желание синхронизировать изображения самому. Одна стена комнаты – будто перешедшая в реальность часть профиля: доска с подписями и стрелками, прикрепленные фото и заметки, полосы черной ленты, соединяющие представленные данные. Всю стену заклеили данными по той же самой причине, по которой полицейские по-прежнему пользовались блокнотами, пленочными камерами и, в общем, вели документацию на бумаге: сделанное по старинке трудно подделать и еще труднее взломать. Бывали времена, когда случались и подделки, и взломы. Всю доказательную базу, терабайты записей, иногда портил случайный фрилансер или начисто стирал установленный на грузовике генератор электромагнитных импульсов. Тот заметить можно было лишь тогда, когда нечаянный прохожий глядел на часы или телефон или когда обрывалась любимая мелодия в плеере.
Такого больше не допускали. Теперь – только документы на бумаге, видео на пленке. Обязательно. Суд не рассматривает цифровые данные.
Фергюсон встал спиной к исписанной стене и окинул взглядом группу. Сержант-детектив Хатчинс сидела за столом впереди, по сторонам от нее стояли констебли Патель и Конноли. Сержант полиции Деннис Карр стоял слева от них, вытянувшись, будто на строевом плацу. На столе сидел, уперев локти в колени, Тони Ньюман из отдела экспертизы. А к дальней стене прислонился старший инспектор Мохаммед Мухтар, одетый в поношенный костюм, похожий на офисный камуфляж. Тридцать с лишним лет на службе, один из последних могикан старой антитеррористической школы, глава местного Особого отдела. В последнее время он занимался слежкой за неисправимыми соци, подрывной деятельностью конституционалистов, группами юнионистов. Мухтар редко взаимодействовал с людьми из других отделов. А когда такое случалось, это, как правило, предвещало сложности.
В комнате, разбросанные по офисной мебели, словно паучья стая на заброшенном чердаке, находилось шесть ропов, по одному на каждого человека. Лодырь стоял рядом с Фергюсоном, зафиксировав телескопические ноги. Инспектор из любопытства понизил частоту приема видеолинз до инфракрасного и тут же обнаружил, что между роботами идет оживленный обмен данными. Смотреть на него было странно и тревожно, и к тому же бессмысленно. Инспектор переключился на обычную полосу частот, затем поставил клипфон на прием экстренных звонков и откашлялся.
– Спасибо большое вам всем за то, что собрались здесь, – начал он, стараясь и в самом деле казаться благодарным за добровольный приход на скучное совещание, которое проходило дождливым вечером, к тому же в комнате со сквозняками. – Через пару минут сержант Хатчинс введет нас в курс дела. А до того я хотел бы договориться с вами о некоторых базовых правилах. Первое: мы обращаемся к католическому и любому другому священству с толикой уважения. Никаких «мистер», «гражданин» либо «отправитель культа». У них есть традиционные звания. Второе: на публике – никаких указаний на возможную связь с терроризмом. А это значит, леди, джентльмены и ропы, – никаких разговоров на эту тему с теми, кто не занимается расследованием. Всякие заявления подобного рода – только с моего разрешения.
Фергюсон посмотрел Мухтару в глаза:
– Тебе все ясно?
Тот пожал плечами и сказал:
– Насколько я понимаю, второе правило не относится к Особому отделу.
– Само собой, – подтвердил Фергюсон. – Но при условии, что информация не выйдет из отдела. А фактически, за пределы круга лиц, занимающихся
