Ничего страшного, успеем. Вот что мы сделаем: поработаем вместе. В конце каждого обхода заглядывай на чердак, бери, чего я наваяла, и неси на обжиг в кузню. Если что, будем работать всю ночь. Плохо, что ли? Только сначала заскочим домой, выгрузим глину.
Сворачивают на Хелигассе. В вечерних шорохах она различает знакомые домашние шумы Лёвов: шлепает мокрая тряпка – служанка Гиттель, позевывая, драит кухонный пол. Скребутся мыши, что живут под лестницей. Шипит очаг.
А из открытого окна кабинета доносится голос ребе, настойчивый и напряженный:
Его перебивает голос, похожий на осипший гудок. Услышав его, она замирает как вкопанная.
– Янкель? – окликает Перел. – Чего ты?
Пальцы Перел стискивают ее руку.
Вступает новый голос, бархатистый и сочувственный, но не менее твердый:
Перед не шевельнется. Тоже слушает.
Первобытный позыв бежать подобен накатившей дурноте. Но убежать не получится – пальцы Перед легонько стиснули запястье и держат ее, точно якорь.
Она глядит на Перед, ища в ней отсвет печали – ведь их совместная жизнь закончилась. Но зеленые глаза ребецин неотрывно смотрят на окно, она что-то прикидывает.
– Ступай за мной, – говорит Перед.
Глава сорок девятая
– Вот не надо! – в трубку рявкнула Присцилла, жестикулируя, как аукционист. Разговор с хозяином дома шел на повышенных тонах. – Не надо советовать мне нанять домработницу. Покорнейше благодарю, я содержу квартиру в чистоте.
Приложив к голове пакет со льдом, Джейкоб сидел по-турецки на полу. Нортон металась по гостиной. Джейкоб чувствовал себя виноватым и радовался, что Присцилла отводит душу на ком-то другом.
– Я категорически… послушайте… нет, извините… я категорически… Не
Все еще голая, Присцилла лишь накинула кроватное покрывало на плечи. Жук оставил синяки у нее на голенях, руках и шее, яркие на молочно-белой коже.
Нортон шваркнула трубку на диван: