с тыла на станцию, так сказать, огородами. Замыкают строй эскадрона самопальные тачанки Букваренко, то есть Бондаренко реквизировал у немцев и богатых поляков четыре рессорные пролетки (может, двуколки или тупо коляски, я в них, в гужевых повозках, ни хрена не шарю). Установили на свои колымаги два «максима» и два трофейных немецких пулемета (тоже «максимы», но боковая ветвь эволюции, еще в Первую мировую, наверно, кайзерня из них шмаляла). Получилась маневренная огневая точка, против танка и артиллерии, конечно, пшик, зато из пехоты способна нарубить квашеной капусты. А если к артиллерии подобраться вплотную, то пушкарям колбасным тоже мало не покажется. Так что трепещи колбасня, «Букварь» идет со своей мобильной ОПГ (не Организованная Преступная Группа, а Особая Партизанская Группа).

Перестрелка семеновцев не прекращается, звуки стрелкового оружия перемежаются более тяжелыми голосами снарядов или мин. Что-то они так долго, а время идет, пора возвращаться, Романыч, мы заждались на фиг. И реально перестрелка, перемешанная грохотом моторов (как в ерше – пивас с водярой), становится все громче, ну что, паря, начинаем, саперы метнулись ко мне, Смирницкий докладывает, что мышеловка готова.

Не один же Семенов тут самый умный, мы тут со Смирницким тоже подумали и придумали каверзу для немчуры. На пути следования кортежа, сорри колонны, преследующей семеновцев, Смирницкий сотоварищи приготовили аж целых шесть шрапфугасов. Ну и по подлой своей привычке, конечно, на высоте трех метров, да раструбом вниз, под углом 45 градусов.

Идущие впереди улепетывающей колонны застрельщиков грузовики достигли точки кипения, то есть точки инициирования. С достижения семеновцами этой точки инициируется начало нападения на преследователей, и я стреляю красной ракетой в небо, для особо тупых кричу во все горло:

– БЕЕЕЕЕЕЕЕЕЙ ГАДОООООООООВ!

И темнота (мы-то затихарились в темноте) взорвалась огнем, сперва на немцев потоки металлолома вылили шрапфугасы. Пушки, танковые пушки, минометы, пулеметы и остальное стрелковое оружие, начало-конец (каков каламбурчик?) фрицев по рецепту Чингисхана. Самое хреновое при движении колонны – это внезапный обстрел из «зеленки», а если добавить для антуража ночь? И солдаты противника частью спросонья, так что Вермахту мы не завидовали, и единственное, чего нам не хватало, это ПНВ[243], вот десяток ПНВ «спасли бы отца русской демократии»[244].

Чего не скажешь об отцах германско-нацистской демократии, их не спасло бы уже ничего, через секунд пятнадцать абсолютно безнаказного геноцида немцы начали сыпаться со своих таратаек на землю. Ну не все, конечно, а те, что умудрились выжить, и тут наши танки и БА включили фары, а освещенного врага как-то и стрелять легче, ребята снова налегли на спусковые крючки и подобные приспособления. Ну фашики тоже в ответ стреляли, а кому хочется погибнуть за окурок (то есть за понюшку табака), им, беднягам, пришлось стрелять на огонь, в фары и в отблеск пламени на дулах.

Короче, прошло пятнадцать минут, и мы двинулись вперед, сперва, само собой, отодвинули с дороги накрывшиеся гитлеровские транспортюги (особенно жалко было повозок, тьфу, лошадок). Лошадиные фрицы на подводах подошли к касочному разбору (а что вы хотели, тут же война, тут не место штатским шапкам), ну и получили в лоб «стали и огня», еще и ивашинцы на своих танках рванули на них. Кто из гитлеровцев успел, тот скрылся в лесу, кто не успел, тот теперь на том свете.

Все, пора, идем в город, вперед пускаем танки, батареи ПТО ждут нас у станции (а мы идем с тыла). Там они не опасны ахундовцам, у них танков нет, подберутся ползком, или гранатами закидают, или пулеметами посекут. Ну, это на усмотрение братца-азербайджанца, не маленький, майор целый, справится.

Чуть не забыл, надо ж ахундовцам скомандовать наступление:

– Зворыкин, радируй Онищуку: наступление ровно через пятнадцать минут, к тому времени фашисты все рванут в нашу сторону, Ахундову легче станет.

– А что, прямо так по-русски и посылать, товарищ комдив?

– Конечно, просто пошли четыре слова «Азербайджанец, через пятнадцать минут», они сами разберутся.

Колонна вторгается в город, на входе, конечно, КПП стоит, то есть стояло, теперь головешки вперемешку с трупами. Идем стремительно вперед, в нас тоже стреляют, и к каждому узелку сопротивления направляется штурмовая группа. Тут я, конечно, переборщил, просто к точке (дому или толпе), стреляющей в нас, сразу идет наказательная группа товарищей, с ходу поливая свинцовым потоком фашиков. Перевес в автоматическом оружии на ближней дистанции, и ваши не пляшут, господа сосисочники. Правда, и в наших попадают фашисты, но у нас козырь стремительность, и мы идем дальше к станции. На подходе к станции сгружаемся с грузовиков и бегом догоняем танки. Тут вижу, как из проулка нам навстречу выбегает кто-то, его догоняет другой кто-то на лошади, в свете луны блеснула сабля. Аха, бондаренки работают, то есть кавалеристы, за первым всадником из проулков выскакивает целая стая всадников, кричим, что свои (да они ж не тупые и так просекли, кто есть с чем). Двигаемся вперед, перед нами открывается станция, на станции идет нешуточный бой.

Защищающиеся дают красную ракету, блин, немчура чуть не прищучила Ахундова, и с тыла мы бросаемся на нападающих. Стволы поворачиваются в нашу сторону, Полуэктов, конечно, артиллерист от бога, но полусотней гаубичных снарядов, да кинутых наобум батальон не положишь, привет, маршбатяк.

Маршевики, оказывается, были не сильно натренированными, сразу видно, с Западного фронта, потому что яростную атаку русско-нерусской орды не выдержали. А мы наследники Чингисхана, если че! Еще пятнадцать минут – и станция наша. Теперь осталось почистить ее от нацистского дерьма, а то она в