– Оказывается, из НКО и НКВД идет очень сильный поток секретной информации в Абвер. Контразведка ведет, конечно, работу, но с временем напряг, есть очень большая заслуга этих предателей в том, что гитлеровцы громят Красную Армию. Приказы, например секретные, немцы узнают раньше, чем наши генералы в войсках.

– А ты, значит, такой умный, пришел, увидел и раскрыл?

– Нет, конечно, товарищ капитан, просто контразведчики, оказывается, и так работают на раскрытие агентов Абвера, любую же информацию можно отследить. Вот они сузили круг подозреваемых до пятнадцати-двадцати человек, и тут потребовался я.

– Ну и? Колись, уж раз начал.

– Так мне просто показали фотографии тридцати пяти офицеров, простите, то есть командиров, а также фотографии почти пятисот человек, с кем соприкасаются в повседневной жизни эти командиры.

– И ты, значит, узнал кого-то из своих, прости, кого-то из бывших коллег по Абверу?

– Да, товарищ капитан, узнал инструктора разведшколы, он нас учил методам вербовки. Еще узнал двоих однокашников, те учились хорошо и пошли далеко, тем более оба немцы, как и инструктор. Инструктор внезапно в СССР оказался евреем-журналистом, хотя сам он немец и антисемит до мозга костей, даже Розенберг[230] с Гитлером более лояльны к евреям. Но ради маскировки он стал евреем, ну и оба моих однокашника также замаскировались: один стал русским, работал в Москве таксистом, второй стал латышом, сыном латышского стрелка. Потянули этих троих, сеть, причем не одна, а две, и потянулась. И в НКО, и в НКВД реально сидели завербованные агенты. Одного поймали на гомосексуализме и вербанули на этом деле. А второй просто любил деньги, большие деньги. Но не думаю, что они ему помогут, и этих двух, и абверовцев ждет расстрел.

– Понятно, так чего тогда тебя из Москвы-то отпустили, раз ты такой удачливый охотник на шпионов?

– В Москве я уже засвечен, ну так получилось, вот и отправили меня за линию фронта с заданием, товарищ капитан.

– И что за задание, или это секрет?

– Да нет, конечно, какие от вас секреты. Мне поручено отобрать бойцов прибалтийского происхождения, ну, латышей, эстонцев, литовцев и других уроженцев Прибалтики, и готовить из них партизанский отряд. Потом, по мере готовности, особенно политической, мы должны пойти в наши края, поднимать народ против немецких захватчиков.

– А что, больше некому? Круминьш, по ходу, самый умный да талантливый?

– Нет, на местах уже работают люди, готовят подполье, а мы будем ударной группой, все-таки обученные красноармейцы, с опытом боев и с опытом партизанской войны.

– Ну и почему ты до сих пор молчал?

– Так я по прибытии доложился Елисееву, а вы сперва заняты были, потом этот Польский поход, как бы не до этого было. Но могу (да и должен) показать вам копию приказа. – И протягивает латыш мне бумагу. Действительно, парень назначается для отбора прибалтов самим Берией, ну что скажешь… Мне приказано содействовать ему в отборе ребят прибалтийского происхождения, хорошо, что не подчинили этому адреналиноману.

– И много уже отобрал?

– Да нет, товарищ капитан, не много. Пока приглядываюсь, есть хорошие ребята: Межелайтис, Мажулис, Полявичюс, Холниньш, Ваганас, Зигелис, Поцюс, Кажмерис, Мялксо, Вярмис и другие, так что пока приглядываюсь.

– Ну, понятно, если что, обращайся, конечно, дело нужное, надо прибалтов поднимать против немцев. Ладно, иди отдыхай, ну, или дела свои делай.

К тому времени работы окончены, только немецкие (и не очень немецкие) ремонтники доделывают тюнинг и ремонт танков (тюнинг БТ и ремонт Т-II и Т-IV) с велосипедами, ну и ребята отдыхают, часа через три выйдем в дорогу, чтобы затемно шандарахнуть противника. Я уже наспался и потому иду в цеха, посмотреть, как там идут дела. Там шипит автоген, ослепляет электросварка и вдаряет по ушам грохот кувалды. И тут вижу какую-то хрень: выезжает Т-34, и сзади у него на жесткой сцепке что-то типа кузова от ЗИЛа-зерновоза.

– А что это за бронезерновоз? – спрашиваю у пробегавшего мимо механика Сидорцева. – Вы что, решили помочь в уборке зерновых и это «мирный советский трактор»?

– Да нет, товарищ капитан, это для пехоты. Танк идет в прорыв, сзади в бронекузове едут стрелки. Ну, чтобы гранатометчиков фрицевских отстреливать. В нем бойницы есть, еще планируем по бокам турели сделать для немецкого пулемета. Фрицам мало не покажется.

Стою, разинув рот, вот ганомаг всем ганомагам ганомаг.

– Сидорцев, а из чего вы это сделали?

– Как из чего? Из ЗИС-12[231], на нем в РККА возили прожектора на аэродроме, фашисты захватили, прожектор отодрали-выкинули и возили свое поганое добро. А мы этому делу кабину отрезали да приделали обрубок к «тридцатьчетверке». Потом по бокам и сзади пришпандорили бронелисты. Правда, броня всего 20 мм, но больше-то и не надо, спереди «тридцатьчетверка» прикроет. Да в кузов снаряды могут попасть лишь под острейшим углом или осколки и пули. Вот от них и защитит борт.

– А если танк подобьют, в бою бойцы будут через борт переваливаться? Это же верная смерть.