Каллистрату информацию, тот старательно записывал, я же вышел еще на третьей деревне.

Стоял на улице долго и, блин, мечтал об Ане. Вот ведь какой парадокс, жил когда с Анютой, мечтал о Мане, теперь Маша под боком, я размечтался об Аннушке, не зря женщины говорят, что все мужики – сволочи.

Когда же я вернулся, остались лишь Каллистрат с Арсением и, видимо, добивали мелкие, но нужные подробности.

– Тук-тук, к вам можно, товарищи?

– Можно. Кстати, Любимов, не забывай про кавалерию, ты меня понял?

Да, против Никанорыча переть – это все равно что попытаться соломинкой проткнуть КВ, тем более он прав по всем статьям.

Я, человек XXI века, кавалерию считаю анахронизмом, а вот в лесу она очень пригодится, да и расходы на нее не как на грузовик. И опыт той войны показал, что умелое командование кавчастями может немало забот принести неприятелю, вон генерал Белов, вон генерал Городовиков да Плиев с Осликовским[125]. Ни масла тебе, ни дефицитной резины, ни бензина, и запчастей тоже не надо. Сена или соломы порубает ДСС (двигатель соломо-сенный) – и, помахивая хвостом, вперед. И дороги ему не надо.

– Елисеич, а среди твоих фильтруемых командир-кавалерист есть?

– Да, лейтенант Бондаренко, бывший комэск[126], сегодня уже выпустим, проверили, все чисто. В плен попал, когда танки фрицевские в конном строю атаковал. Танковая колонна остановилась для отдыха, и они всем эскадроном напали на фашистов, а танк сбоку беззащитен, когда тем более танкисты рядом валяются – отдыхают. В люки накидали гранат, насколько смогли, порубали-постреляли танкистов, но случайно мимо проходила мотоциклетная рота противника, и Бондаренку вместе с эскадроном взяли в оборот. Коня под ним убили. Пока он выползал из-под коня, фашисты и поймали его тепленьким. Часть эскадрона постреляли пулеметами, остальные ушли.

– А чего ж его не расстреляли, он же танкистов противника причесал?

– Так его как смелого воина везли в Рейх, видимо, хотели самому Гитлеру показать, но не довезли – вы тот поезд остановили.

– Вот у тебя, Виталя, теперь есть смелый и инициативный кавалерийский командир, организуй эскадрон, паря, – резюмирует сказанное Арсений.

– Обязательно, Елисеич. Пришлешь мне Бондаренку своего сразу после завтрака?

– Конечно, пришлю.

Закончив завтрак, мы разошлись, то есть не все, Никанорыч остался со мной, ну и я ему рассказал, что и как мы собираемся делать, что завтра ночью выходим в путь, тут оставляем одну роту, плюс ребята Тухватулина, ну и летчики останутся тоже, авиаподдержка для нас дорогое удовольствие.

Решили, что летчики сегодня ночью выйдут бомбить противника по пути следования нашей колонны, правда, мы-то повернем в точке Z, а летуны бомбить будут и дальше, для дезинформации, а враг будет готовить мощный отпор, ну, чтобы разгромить нашу колонну. Мы же повернем за двадцать километров от места, где враг подготовит нам встречу, в сторону. Конечно, мы мысли врага читать не умеем, но точка Z – это городок Вашкув, городок перерезается речкой, и единственный мост в том самом месте и находится, а бродов на двадцать километров в округе нет, и враг об этом знает не хуже нас, сирых. Хотя чего это мы сирые-то, ни фига, это фашисты сирые и убогие (особенно умом и национал-социалистической идеей), а мы самые что ни на есть умные и честные!

Исходя из всего этого, мы и предполагаем, что враг подготовит горячую встречу нашей дивизии в окрестностях Вашкува, тут восьми локонов на висках не треба, щоб уразуметь. Или как-то не так звучала поговорка, там же о прядях, причем во лбу речь шла.

Арсений одобрил наш план; узнав о том, что план тайный и в него посвящено меньше десяти человек, еще раз одобрил наши действия. Кроме того, Арсений перечислил, какими силами располагает противник на данном направлении (зарывая нас, немцев и местных, на рассвете), всего получается почти дивизия, да с танками и сильной ПТА[127] (вплоть до ахт-ахтов).

Вот наиболее сильные группировки и будем бомбить, на бомбардировку пойдут все самолеты, кроме У-2, как раз они станут единственной нашей авиаподдержкой в Польском рейде. Они более экономичны, чем остальные аэропланы, да и для посадки-взлета не требуется больших аэродромов, могут сесть и на дороге. Зато станут нашими глазами, которые высоко летят и далеко глядят. Да и вызывать их будем только в случае особом, нечего крыльями рисковать.

В бомбовой налет пойдут Юнкерсы, «чайки» и «ишаки», их миссия бомбить врага, но осторожно. Плевать на меткость, главное – беречь себя. Просто скинуть бомбы, пролетая, никаких пикировок, никаких повторных заходов. Пролетели, скинули и дальше, как боезапас кончается, обратно на базу, и снова, заправившись, вперед, и так три вылета, и потом до хаты. Самолеты запрятать, замаскировать и до нашего возвращения (или до нашего вызова) отдыхать, превратившись в пехоту. Пока мы болтали с Арсением, товарищи колхозники пригнали лошадок, целых сто двадцать голов. Да и сами мы нахватали трофеев почти тридцать голов, правда, телеговозов немецких, но чем такой конь не конь-то?

Кстати, те, кто останется в лагере, еще займутся сбором и подготовкой фуража на зиму, ну и обустройством еще двух баз, поглубже в лесу, да не меньше 20–50 километров друг от друга. Колхозникам в благодарность за коней, передали двадцать винтовок и по сотне патронов на винтовку (для самообороны), да другого потребного имущества, особенно рады они были двум бочкам керосина и мешку соли. Пейзане [128], попрятав винтовки, керосин и соль в телеги, уехали обратно, а у нас настало время обеда. Никанорыч отказался с нами обедать, мол, пора ему, пришлось проводить его с селянами.