Тогда же, в 1959 году, Ивана Антоновича навестила в Абрамцеве Вера Васильевна Щеглова, когда-то аспирантка ПИНа, а теперь старший научный сотрудник Института геологических наук АН БССР. Перед отъездом в Белоруссию, пять лет назад, она навестила однажды Ивана Антоновича во время его болезни. Летом 1959-го она путешествовала на теплоходе «Грузия» вокруг Европы, после чего опубликовала в газетах несколько очерков. Это был прекрасный предлог, чтобы повидаться с Ефремовым.

Они долго беседовали на застеклённой веранде. Он разбирал её статьи, Вера читала ему белорусские стихи, рассказывала о республике, которая стала её второй родиной. Ивана Антоновича интересовало всё без исключения. На стихи Богдановича «Зорка Венера» он отвечал стихами на английском…

Это была последняя встреча Веры Васильевны и Ефремова. В 1960 году она вышла замуж, написала Эглону, с которым дружила, что её мужа зовут Сергей. В «Лезвии бритвы», над которым тогда начал работать Иван Антонович, появились лаборанты Гирина — Сергей и Верочка.

Иван Антонович и Вера обменялись несколькими письмами. Но ни в одном она не решилась спросить, как получилось, что детская биография прекрасной героини «Лезвия…» Серафимы Металиной повторила её биографию.

Вера Васильевна Щеглова пережила Ефремова почти на 40 лет. В конце жизни она признавалась: «…не было дня, чтобы я не молилась о вечном покое для его души…»[248]

…Так уютен и добр был созданный в Абрамцеве мир, пропитанный творчеством, что горькие мысли Ефремова, злопыхательства недоброжелателей и завистников отошли на дальний план.

Осенью 1959 года «Туманность Андромеды» была выдвинута на соискание Ленинской премии от издательства «Молодая гвардия», журнала «Техника — молодёжи» и Ленинградского университета. Тут обнаружилось, что племя врагов и завистников не поредело: вопрос рассматривался в парторганизации Союза писателей, «началась какая-то муть, верчение, неопределённость».[249] Создавалось впечатление, что пронизанная коммунистической идеей «Туманность…» не устраивала партийные круги отсутствием прямого, в лоб, славословия партии.

Ефремов в своём творческом уединении не хотел вникать в эти дела. Он буквально закопался в новую книгу, которая поначалу вырисовывалась как маленькая повесть. Было совершенно ясно, что у многих издательств не хватит смелости напечатать подобную вещь — так много в ней «неапробирован- ных» вопросов.

В начале февраля 1960 года Ефремов вернулся в Москву — но только затем, чтобы получить продление второй группы инвалидности ещё на год. Это продление освобождало его от казённой службы, в которую всё больше обращалась Академия наук. Не задерживаясь надолго в Спасоглинищевском переулке, Иван Антонович поспешил вернуться в Абрамцево: периодическая лихорадка могла обостриться в любой момент, а в покое дачной жизни её проявления сошли бы легче, чем в городе.

Комнаты при гараже были заранее протоплены. Комендант академического дачного посёлка Николай Фёдорович Шкаринов стал большим другом семьи. Он с женой Александрой Николаевной жил здесь постоянно. С особой теплотой этот пожилой человек относился к Тасе. До войны он был куратором детских домов от городского отдела народного образования, часто приезжал в детский дом на станции Правда, где жила Тася. Общие линии прошлого сближают людей. Николай Фёдорович часто приходил в гости зимой, когда посёлок пустовал, и сам предложил звонить ему перед приездом, чтобы дорогие дачники прибывали не в выстуженный холодами дом.

«Лезвие бритвы», захватившее внимание писателя, двигалось пока туго: мешали необычность тем и скверное самочувствие.

Из Москвы Ефремов привёз в Абрамцево целый мешок читательских писем: разобрать их, ответить на самые важные — не один день. Несколько писем от зарубежных корреспондентов потребовали особого внимания. Работа над повестью застопорилась. Таинственная болезнь не проявлялась резко — лишь общая вялость и апатия одолевали Ивана Антоновича. Возможно, последний год, проведённый на природе, в спокойной, доброжелательной обстановке, в окружении заботы и любви Таси, преломил силу болезни. Как бы то ни было, приступ в 1960 году не повторился, и странная лихорадка, порядочно потрепав здоровье Ефремова, наконец оставила его насовсем.

В мае Ефремов, приехав в город, перенёс удаление грыжи. К июню рана зажила, но врачи разрешили ему поднимать не более пяти килограммов. Иван Антонович мечтал о покое и сосредоточенности дачи. Там с весны всё запущено, трава не кошена, но скоро так душисто зацветут липы, таким дивным ароматом повеет с лугов, что невозможно сидеть в городе, в душной и тесной квартире.

Ефремов с новой силой налегает на «Лезвие бритвы». Тася всё свободное время посвящает разбору читательских писем и печатных рецензий, которые в беспорядке были отвезены в Абрамцево с городской квартиры.

В июле у них гостили Дмитревские с дочерью.

В сентябре Иван Антонович проводил Елену Дометьевну в Крым, в санаторий. Но санаторий оказался плохим, состояние жены ухудшилось, и Ефремову пришлось выручать её оттуда — в Москве можно было обеспечить хотя бы сносный уход.

Родные убеждали её, что пора ей выходить на пенсию и поберечь себя, что её состояние и возможности не позволят ей каждый день ходить на службу и выполнять все требования, предъявляемые к научному работнику. Но Елена Дометьевна мечтала поскорее поправиться и вновь взяться за любимое дело — только работа могла хотя бы на время утишить душевную боль. Она чувствовала себя очень несчастной. С момента появления Таисии в жизни мужа речь несколько раз заходила о разводе, но Елена Дометьевна отказывалась. Она не хотела верить, что можно столько пережить вместе,