– Пытаюсь понять, за что мне такое счастье? Ведь чем дольше я тебя знаю, тем больше постигаю, насколько заслуженно было то проклятие. Не могу разгадать только одного: почему ты заложила в условие поцелуй? Ведь я тогда был настоящим бычком… упрямым, самодовольным и самоуверенно-глупым. Разве ты этого не рассмотрела?
– Дест! – Куница отшвырнула блузку и ринулась к нему. – Никогда больше так не говори и даже думать про то забудь! Я ведь очень сильно испугалась тогда, как поняла, чего натворила… но потом тоже много раз вспоминала тебя. И как ты застонал, и какой обиженный у тебя был взгляд… и очень радовалась, что успела произнести хоть какое условие. Да я уже через месяц готова была бежать к тебе и целовать, так меня совесть заела. И отец тебя искал, я лишь позже поняла, тогда он молчал… шесть лет молчал и прятал меня, как мог. Но теперь я это прошлое отпустила… и ты отпусти, и никогда не поминай. Меня к тебе вовсе не чувство вины толкнуло, я за те первые дни пути рассмотрела, какой ты смелый и справедливый. А ещё преданный и скромный… а чего это ты так довольно улыбаешься?
– Солнышко моё светлое! Просто я несказанно счастлив такое слышать, – сжимая жену в объятиях, признался Берест. – И если честно, то рад твоему решению везде быть со мной… хоть и не положено такое ни у ястребов, ни у куниц. Но мы-то теперь соколы? Так пусть это станет нашим особым правилом. Ну а теперь беги, одевайся, опаздывать невежливо.
Однако опоздать им было не суждено, не успела Веся доплести косу, как в окно тихо стукнула туманная лодочка Феодориса.
Над уже знакомым Весе кабинетом за эту ночь вырос ещё один этаж, и здание ещё сильнее стало напоминать иллюзорный храм, который высился тут в праздничную ночь.
– Быстро они строят, – одобрительно пробормотал Берест, рассмотрев эти перемены, – ещё и нам успевают помогать.
– А как же не помогать, если мы теперь один клан? – вздохнула Веся. – Только трудно пока представить, как мы будем править.
– А я уже начинаю понимать, и мне кажется, это будет несложно. – Объяснить подробнее князь не успел, лодочка влетела в распахнутые двери и опустила их на диван. – Доброе утро!
– И вам, – рассматривая Весю подозрительным взглядом, первым отозвался Даренс, собрался было что-то спросить, но раздумал.
– Доброе утро, мы не опоздали? – Очередная лодочка доставила в кабинет Тироя и Савела.
– Нет, как раз вовремя, – ответив на приветствие, мотнул головой Феодорис и показал всем небольшой листок бумаги, – последнее сообщение. Ещё в одной деревеньке на северном берегу Хорога пропал младенец. Из дома местного кузнеца. Это уже пятый.
– Как это пропал? – охнула Веся, чувствуя, как холодеет спина. – А мать?
– Спала. Да так, что еле разбудили.
– Не понимаю, – помрачнел Тирой, – они нападают на нас постоянно уже сотни лет… и все их привычки и замашки известны. Но такого никогда не было. Уйти отсюда за десятки вёрст, чтобы украсть младенца?! На мой взгляд, это похоже на поступок сумасшедшего.
– Или того, кто два столетия просидел в подземелье и напрочь позабыл правила жизни наверху, – задумчиво произнёс Саргенс. – Я вот все время думаю: почему он в этот раз отправил в набег женщин?
– Трудно понять. Если бы у них была своя одежда, то по оставшимся тряпкам можно было подсчитать, сколько у него было в подчинении мужчин, а сколько – женщин. Но они последние годы ходили в тех вещах, которые нашли на наших складах. А там вся одежда была мужской.
– А может, – зацепившись за неожиданно мелькнувшую догадку, медленно проговорила Веся, – очень мало осведомлён о нашей жизни не тот, кто просидел в подземелье, а тот, кто там и родился? Они ведь совсем ничего не знают?!
– Хорошая мысль, – похвалил Феодорис, – и она многое объяснила бы, если мы были бы убеждены, что с шаманом что-то стряслось. Но пока этой уверенности нет, нельзя забывать о его извращённой изобретательности и о неистовом желании любой ценой стать правителем цитадели.
– Это он так называет, – с досадой выдохнул Саргенс, – на самом деле Канзай не править хочет, править он совершенно не умеет. Ему необходимо издеваться над подвластным народом, втаптывать его в грязь, превращать в безмолвных и покорных рабов и жертвы ритуалов, чтоб потешить свою чёрную душу.
– Какая там душа… сплошная злоба и гниль, – сердито рыкнул Берест, – степняки и до него никакими мерзкими способами не брезговали, а теперь и вовсе озвереют. А эти женские орды мне второй день покоя не дают. Ведь если мы их побьём, воины будут мстить, не останавливаясь ни перед чем, а если отступим, мужчины ещё отчаяннее драться начнут, чтобы доказать, что лучше воюют, ну и от стыда, конечно.
– Да, верно. Но пока они досюда доберутся, а движутся хингайки именно в эту сторону, у нас есть несколько дней, и мы постараемся подготовиться. Но Кася должна быть готова отдать приёмыша в обмен на украденных младенцев. Не смотри так, Веся, не насовсем мы его отдадим, обязательно придумаем, как вернуть. Я не намерен оставлять ребёнка в лапах шамана и его прислужников. И ради покоя Кастины и ради того, чтоб разрушить связанные с этим дитём черные задумки Канзая, а в их подлости я не сомневаюсь. Но главное – оттого, что в этом ребёнке течёт кровь этросов. А отдавать детей своего народа завоевателям и насильникам самое что ни на есть последнее дело. Такие, как Канзай, не имеют права на продолжение рода.
– Всё я понимаю, – удручённо нахмурилась Веся, – и даже считаю вашу задумку правильной. А вот сердце на куски рвётся… ведь не бесценную вещь отдать нужно и даже не подопечного зверя. А вдруг они ему что-то сделают… или забрать назад не удастся? И самое главное, как смотреть Касе в глаза, предлагая отдать дитё? Вы разве не видите, она душой к нему прикипела! Ведь наверняка своего потерянного малыша в нем видит… и как его снова
