Управляющий был в бешенстве.

– Что-то мне не кажется, что Христос был персонажем «Тома Сойера». Или что в книге было что-то из тех глупостей, которые ты сейчас рассказывал.

Управляющий шел быстро, почти бегом, не заботясь о том, поспевает ли за ним Джон. Он с силой и грохотом толкал железные калитки. Только внутреннее зрение священника спасло его от удара одного из этих металлических листов.

– Я всего лишь упомянул Нагорную проповедь. Они сами попросили рассказать о ней.

– Попросил тебя только один ребенок. А если бы они попросили тебя дать им свой пистолет, ты бы им его тоже дал?

– У меня нет пистолетов.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. То, что ты рассказал им, опасно.

– Не понимаю, почему.

Управляющий резко повернулся. Его лицо исказилось от ярости.

– Ты не понимаешь, почему? Я скажу тебе, почему. Потому что от религии одни несчастья. Войны, преследования. Я совершенно уверен в том, что и Чрезвычайное положение произошло по вине религии.

– Мы не можем этого знать.

Молодой человек ухмыльнулся.

– Считай, что я в это верую.

Последнее слово он произнес с выражением глубочайшего презрения.

– Как бы то ни было, я не мог принести большого вреда. Ты утащил меня до того, как я успел ответить на вопрос, – возразил Джон.

– Конечно, я помешал тебе ответить. Твоему Христу здесь не рады.

Джон встал как вкопанный. Управляющий сделал еще пять быстрых шагов и только потом обернулся.

– Это не мой Христос, – сказал священник твердо, – И Он не нуждается в твоем позволении для того, чтобы войти в эти стены.

Юноша в ярости снова повернулся к нему спиной, крепко сжав кулаки. Его аура была черно-грозового цвета. Он стоял напротив Дэниэлса, который, в свою очередь, не сдвинулся ни на миллиметр. Они были похожи на две каменные статуи. И только пар, исходивший из их ртов, свидетельствовал о том, что это живые люди. В коридоре было не так тепло, как в помещении, где Дэниэлс рассказывал детям историю Тома Сойера. Там было как в теплице. Как в инкубаторе. Теперь Джон понял, почему Город с таким маниакальным упорством охранял это помещение. Это действительно была их сокровищница, а сокровищем было их новое поколение. В очередной раз за время этой остановки на своем пути отец Джон Дэниэлс испытал боль и ужасное чувство вины при виде красоты общины, которую он пришел разрушить.

– Не рассказывай больше ни о Христе, ни об остальных выдумках своей Церкви, священник, – прорычал Управляющий. – Не в стенах моего Города. Иначе…

– Иначе что?

Юноша не ответил.

«Иначе мне придется позаботиться о тебе. Как о Дереве и об остальных. О людях, чье поведение и крамольные идеи ставили под угрозу порядок и выживание Города».

Мимо Джона не прошла ни одна из этих мыслей – он читал ауру юноши, как музыкальную партитуру. Самоотверженность Управляющего была абсолютной, но не совершенно чистой: из-под налета решительности и духа самопожертвования просвечивало желание руководить и, главное, еще более сильное желание считаться спасителем своей общины. Сердце Дона было не алмазом, а кварцем, содержавшим включения и золота, и железа, а также немало ржавчины.

– Иначе можешь проваливать отсюда.

– Я не могу уйти.

– Ты вполне показал способность заботиться о себе самостоятельно.

Джон Дэниэлс покачал головой.

– Дело не в этом.

– Ах, не в этом? А в чем же тогда?