Он покачал головой.
Но и выступление Давида против Голиафа было не лучшей идеей, не правда ли?
И все же это сработало.
Господь творит чудеса, но часто для этого ему нужна помощь людей.
Самуэль повторил про себя свой план.
Он показался ему оригинальным. Безнадежным, безумным, но оригинальным.
Он почувствовал, что гордится им. Потом в молчании очистился от своей гордости, пока вокруг него, в беспокойном гуле станции, наполненной вооруженными мужчинами и женщинами, кто-то спал, кто-то любил друг друга, кто-то играл в кости и карты на свое скудное имущество, неуверенный в завтрашнем дне.
«Услышь наш голос, о Господь, Бог наш, ибо Ты – Бог, слышащий молитвы и прошения. Будь благословен Ты, Господь, слышащий молитвы».
С закрытыми глазами он молил Бога благословить это войско оборванцев, благословить их ничтожество и их благородство и тот страшный долг, который они готовились исполнить вечером наступавшего дня.
Глава 22. Молох
Около четырех пополудни в день сражения войска выстроились в полной боевой готовности. Предыдущие часы они посвятили чистке оружия и осмотру техники. Направленные Вагантом разведчики эстафетой передавали информацию о продвижении наземной армии Альберти. Кроме того, ходили слухи о загадочных транспортных средствах, покрытых черным полотном, которые принадлежали не Альберти, а двум городам.
Кадорна была одной из самых крупных станций миланского метрополитена. Ее центральный вестибюль на минус втором этаже еще сохранял признаки былого великолепия. Несмотря на то что резиновое покрытие почти совсем стерлось с пола, обнажив серый цемент, на котором валялись отвалившиеся от стен красные и черные кусочки мозаики, после двадцати лет запустения помещение по-прежнему оставалось в неплохом состоянии.
Войска начали занимать позиции в вестибюле. Армии двух городов были относительно дисциплинированы, а вот Альберти постоянно демонстрировали свой мятежный дух, шутками и оскорблениями провоцируя солдат и, в первую очередь, солдаток Чинос. Среди Альберти женщин не было. Как не было у них и формы, кроме разве что нарукавных повязок с изображением средневекового воина, вооруженного щитом и поднятым вверх мечом. Рисунки были такими же грязными, как и сами носившие их. И молодые, и старые, все Альберти как один были обладателями густонаселенных вшами, неухоженных бород. Создавалось впечатление, что их предрассудки распространялись и на использование мыла. Они просто чудовищно воняли. Их веселость еще больше увеличилась, когда вместо своего сомнительного оружия они получили первоклассную экипировку от двух городов. Они кичились новыми автоматами и шлемами с забралами из плексигласа. Новехонькие, с иголочки противогазы тоже вызвали невероятный энтузиазм. Для людей, привыкших действовать на поверхности, противогазы были самым важным элементом снаряжения.
У Альберти не было Матерей милосердия, и они со смесью презрения и подозрительности смотрели на женщин в ожерельях из голов Барби и с сумками с изображением красного креста, полными сушеных грибов и пузырьков с порошками.
Врачей не было ни у Альберти, ни у Чинос. Зато в каждом отряде было по человеку в маске с черным клювом. Такой человек назывался у них Пульчинелла. Если кого-нибудь из Альберти ранило слишком тяжело, Пульчинелла перерезал ему горло.
Альберти были просто созданы для жизни в постъядерном мире.
Чинос шли рядом с ними с недоверием и нескрываемым страхом. Единственный, кто мог бы смешаться с рядами Альберти, если бы не цвет кожи и не отсутствие бороды, был Маркос. Незаконнорожденный сын короля мамбо предстал перед своими людьми, щеголяя кевларовой курткой и оружием: сверкавшим, как елочная игрушка, АК-47 и двумя автоматическими пистолетами Беретта на поясе. Это были хромированные пистолеты с костяными рукоятками. Даниэла с трудом сдержала презрительную ухмылку. Пистолеты висели так, что не было никакой возможности быстро достать их в случае необходимости. Маркос был полным идиотом. Он поймал ее взгляд, но неправильно его понял и в ответ подмигнул и улыбнулся, обнажив неполный теперь ряд ослепительно белых зубов. Девушка с омерзением отвернулась.
Она уже больше получаса искала Ваганта в суматохе и сутолоке станции. Под низкими сводами стоял оглушающий шум. Оклики, смех, детский плач раздавались на фоне ударов металла и звука волочащихся под весом снаряжения ног. Они с Вагантом долго убеждали Альберти вынуть из рюкзаков лишние тяжести, но тщетно. Те презрительно ответили, что привыкли все свое носить с собой. Они привыкли ко многому, к слишком многому. Например, привыкли считать себя законными хозяевами Милана, а всех остальных жителей города – чужаками. Они говорили на странном, непонятном языке. Вагант объяснил ей, что это ломбардский – старый диалект, на котором и раньше разговаривали в этом городе, дополненный жаргоном, сложившимся для описания новых реалий постъядерного мира. От этих людей исходило ощущение тотальной анархии. Даниэла обескураженно смотрела на них, спрашивая себя, какой толк может быть от Альберти на поле боя. Впрочем, хорошо это или плохо, ждать ответа оставалось недолго.
Переживания ночи были в еще очень сильны. Даниэла чувствовала пустоту в животе. Преодолев вызванную неопытностью первоначальную застенчивость, Вагант оказался чувственным и в то же время сильным любовником. Они занимались любовью несколько раз подряд. Сколько именно, Даниэла не знала. После первого раза они зажгли светильник, и переживания стали еще более интенсивными: она видела тело своего друга, своего
