– Теодор Сергеевич! – не на шутку обрадовался мальчик и вздохнул с облегчением.- Вам письмо от…

– Мариэтты Власовны.

– Так точно, от неё. Сказала мне «кровь из носу, вас дождаться»! А вот и вы.

Теодор выдал мальчику хорошие чаевые, тот засиял и растворился в темноте улицы, забыв попрощаться. Замёрз мальчик.

В письме Мариэтта просила зайти сразу по получении письма. Совершена хорошая сделка с его картинами и она «спешит отблагодарить благодетеля». Да ради Бога.

Прощай кофе в любимой кафешке, идём пить оное из антикварных сервизов великосветской дамы!

Как был, Теодор отправился в галерею к Мариэтте Власовне, предварительно, правда, поймав такси. То, что время уже очень позднее, его не смутило, не он же напросился на аудиенцию, его пригласили. Значит – ждут.

Ждали. Но ждать пришлось и самому Теодору. Секретарша через зевок мило расплылась в улыбке и заговорщицки сообщила, что у самой совещаются важные шишки, требуется подождать. Ну что ж, сам с собой решил художник, здесь есть с кем ждать.

– Кофе, чай, коньячок? Взбодриться не хотите, Теодор Сергеевич?

– Взбодрюсь, отчего же. Кофе с коньяком, если можно…

Теодор вспомнил, что за все годы своего появления в офисе Мариэтты, так и не удосужился узнать имя этой девушки. Балбес невежественный. Или невежливый. А она милая, даже – красивая, наверное. Вся тоненькая такая, маленькая. Волосы светлые и длинные, и тоже смотрятся тоненькими нитями на фоне этой миниатюры в юбке. К ней у мужчин всегда будет отеческое отношение, такой «хрусталь» сразу хочется оберегать, кутать в шубки и носить на одной руке, согнутой в локте. Интересно, ей самой подобное отношение нравится? Ведь она его (отношение к себе) не выбирала, природа так хвостом вильнула.

– Скажите пожалуйста,- спросил Теодор, получив кофе,- а вам нравятся мягкие игрушки?

– Ой, блин, художники… – секретарша даже не удивилась.- Всё-то вы подметите… Нет, мне мягкая игрушка не нравится в принципе. Или, лучше сказать, из принципа.

– И тем не менее, вам их дарят вагонами, не так ли?

– Так. А что вы мне при случае подарили бы?

– Я… коня. Жеребца, чёрного и в белых яблоках. С длиннющей гривой, за которую можно держаться, когда скачешь без седла… Кстати, спасибо за кофе, он прекрасен.

А что за коньяк? Конфетный запах… вкусно.

– На здоровье. Про коньяк не скажу: у вас будет повод к нам заходить на угощение, а не только за гонорарами. Может, когда и жеребца подарите… Меня Людой зовут.

Так, если что…

– Людмила, спасибо большое, а то я тут сижу и не знаю с какого бока обратиться, что бы ваше имя узнать.

– А зачем сбоку? Можно в лоб спрашивать. Что мы, всё вокруг да около, сами себе жизнь усложняем. Интеллигентность хороша, но мешать не должна.

– Что тут скажешь, Людмила, весы: на сколько она хороша, на столько и жить мешает, сколько взял, столько и отдай.

А она умна для своей внешности. То же, ведь, весы – красивая/глупая, некрасивая/умная.

Ну, конечно же, это стереотип, но, откуда берутся стереотипы? Из жизни и берутся.

Исключения только подтверждают правила.

– Кстати, можете пригласить меня сегодня на поздний ужин.- Она говорила спокойно и чуть с кокетством,- а то ведь, сначала захотите пригласить, а потом поскромничаете, подумав, что я подумаю, мол, ну вот, присел раз в пять лет на пять минут, заговорила с ним, а он тут же приглашать вздумал.

А она о-очень умна для своей внешности.

Тут за дверью Мариэтты Власовны стали происходить звуковые эволюции, извещающие о том, что совещание, по видимому, закончилось и господа приступают к шапочному разбору.

– Я приглашаю вас, Людмила, со мной отужинать сегодня, если, конечно, это возможно.- поспешил сказать ожидаемую тираду художник.

Девушка удовлетворённо кивнула, что явно означало согласие.

Однако из-за дверей хозяйки галереи никто не выходил. Но вдруг там стало тихо.

Людмила поймала недоумённый взгляд Теодора и пояснила:

– Они разошлись с чёрного входа, что бы вас не смущать. Проходите, Мариэтта Власовна вас ждёт. Удачи…

Она ободряюще улыбнулась, пожелание было искренним. Теодор сплюнул три раза, постучался и вошёл.

Хозяйка кабинета благоухала внутри шикарного бархатного платья, искрилась драгоценными каменьями, торжествовала величием причёски – этакого дома на голове из волос, перьев и заколок. Зрелище, одним словом, видать, очень она пыталась уважить её вечерних гостей, что вырядилась в этакого сфинкса.

– Ой, добрейший вечерок, милый вы мой Теодор! – улыбкам небыло границ.

– И вам здравствовать, Мариэтта Власовна! Как поживаете, я не поздно?

– Поживаю вашими молитвами и трудами. А ночь, это для нас с вами самый плодотворный период, не так ли?

– Ну, в принципе, да. Только это, наверное, больше у поэтов и писателей, я пишу когда… ну, в общем, как нахлобучит, так и пишу. А вы у нас ещё и поэтесса, только скрываете? Признайтесь, Мариэтта Власовна, а?

М-да, вовремя Теодор спохватился, всегда надо знать – что «несёшь» и где… Дама скромно улыбнулась.

– Ой, Теодор-Теодор! Ладно уж, в краску загнал старуху! Пописываю иной раз, не без греха, но! Читать даже и не проси, не слишком в близкой мы с тобой дружбе, и не проси!

Художник хотел вздохнуть с облегчением, но, будучи уже настороже, вздохнул с сожалением. Присели, закурили. Помолчали. Посмотрели друг на друга изучающее.

Затем дама поднялась, вынула из шкатулки гонорарный конверт, положила на серебряное блюдо и поднесла художнику. Он решил когда-нибудь эту сцену нарисовать. Композиция – пальчики откусишь, придумать невозможно даже при наличии самого болезненного воображения. Он элегантно поднялся на встречу даме, галантно принял подношение и уважительно кивнул. Словом, и бровью не повёл. А было с чего.

Конверт раздувало изнутри от купюр. Это и радовало, и удивляло. Теодор помнил, что у Мариэтты в галерее выставлено всего три его работы, даже все вместе они не тянут на эту разбухлость конверта. Однако, что ж гадать, во-первых, она сама сейчас всё расскажет, «тёплая водичка» у этой дамы плохо держится, а во-вторых, может там мелкими купюрами упаковано. Но, Мариэтта никогда мелкими купюрами не расплачивается. Однажды на тысячную купюру пришлось в ларьке сигареты покупать, так женщина- продавец сорок минут бегала бумажку разменивала. Однако, времена меняются, привычки тоже склонны изменяться. И всё же, чего гадать, когда информации нет? Надо просто подождать информацию. И всё же, пауза затягивалась.

– Я тут, Теодор, как шум вокруг тебя пошёл, сразу цены на твои картины подняла.

Втрое. Ты теперь у меня самый продаваемый мастер. Поэтому и гонорар увеличился втрое, больше у меня твоих картин нет. Принесёшь?

Раньше она подобных вопросов не задавала. Сейчас смотрела испытующе.

– С огромным удовольствием принесу, Мариэтта Власовна! Господи, спасибо вам огромное, вы действительно наш ангел-хранитель, честное слово, дай Бог вам здоровья!

– Подвези ещё картин, подвези обязательно, сколько сможешь, столько и вези. Куй железо, пока попёрло. Мало ли как оно обернуться потом может. А сегодня чуть ссоры у меня тут не сделали, когда одно полотно осталось! Представляешь?

Солидные люди…

Помолчали. Покурили. Поразглядывали друг друга.

– Гляжу, Теодор, не задаёшься ты, что ли. Ничего не понимаю. Где гонор? Куда дел?