на вечер и самочувствия; зверей корми и терпи их тупость, ибо они «братья меньшие», а твоё дело – умиляться их неразумности. А какого рожна, собственно? Виноват герой рассказа в том, что кошки и собаки родились кошками и собаками, и теперь их судьба бегать по помойкам? Нет, не виноват. Он их не спаривал и не рожал. Он кормит и растит семью, это – его выбор и судьба, ибо для появления всего этого он сам всё и сделал. И не надо путать. Если бы он выбрал себе судьбу заниматься пропитанием бездомных кошек-собак, то строил бы питомники для них, сирых и убогих бездомных около-домашних животных. Но он рисует картины по ночам, жертвуя ради этого теплотой и лаской жены, вынужденной так же пока спать в одиночестве, и это – её выбор, выйти замуж за художника, он от неё ничего не скрывал. Теперь о друзьях. Они созвонились с ним? Узнали его планы на вечер? Сравнили его желания со своими? Они не к себе домой ввалились, они вторглись к нему в дом, в его жизнь и судьбу. Всё правильно – на улицу, улица большая. Всё!

Но было куда ещё как не всё. Изольду Максимилиановну несло не хуже Остапа и Хлестакова вместе взятых! Она даже замолчав, ещё некоторое время утвердительно жестикулировала, ставя решительные визуальные точки в своей тираде. Наконец, она поворотилась к художнику и с твёрдостью человека, принявшего важное для себя решение, заявила:

– Вот что, Теодор Сергеевич, будьте любезны вернуть мне мой клубный медальон. Вы уже свою миссию выполнили. А я, с вашего общего позволения, пока откланяюсь. У меня тут незавершённое дельце осталось, за сегодня я с ним и покончу.- И, уже забирая у оторопевшего художника свой медальон, бубнила сама себе.- Хватит этим родственничкам тянуть со своим ремонтом и висеть в моей квартире на моей шее!

Всех – вон, пусть поживут у себя, среди непоклееных обоев и разлитой извести, вмиг закончат весь свой ремонт. А вы, други мои, благодарствуйте, Господи, да что бы я без вас делала!

За сим, громыхающая старушка удалилась проводить родственную экзекуцию.

Ирэн пролила кофе на юбку. Как-то так, дёрнулась или вздрогнула, словно опомнилась, и – пролила. Вздохнула, хмыкнула, мол, спасибо, что не чай. Ушла в туалетную комнату, заниматься юбкой. А был ли самолёт? Реверсивный след стёрся с окна. Тишина. В небе пусто и прозрачно. Чуть слышно, как плещется из крана вода и Ирэн колдует над ней. Выставка открывается через неделю, ремонт почти закончен.

Остались двое – безумный Шамир, и сам. Час от часу – не легче. Да почему? Уже скоро.

В эту ночь Теодор нарисовал портрет Изольды Максимилиановны.

Впервые так быстро, без мук и изматывающих раздумий.

На холсте увядала осень. Деревья топорщились ввысь, освободившись от тяжести листвы. Где листва ещё была, ветви судорожно клонились к земле, а высвободившиеся, вместо радости и облегчения, испытывали озноб и неуютность резкого оголения. Но ветер не трогал природу. Он затаился где-то совсем рядом, может и на следующей неделе. Дождь так же, едва собирался и скрывал, насколько холоден он будет. А посреди полотна, пробивался сквозь опавшую листву молодой росток кедра. Его свежая зелень пугала весь холст. Но он – рос. Во первых, он не поверил в осень и то, что последует за осенью. Во вторых, его не пугала даже зима. Он – рос и был прав.

За свою картину, Теодор получил в Клубе Шести от Изольды Максимилиановны долгий и нежный поцелуй.

Прошла неделя, красный фонарь не горел.

Приближалось время открытия Галереи «Арт-Наследие» и, одновременно, персональной выставки известного художника Теодора Сергеевича Неелова.

По радио шли анонсы и передачи-интервью; по TV крутились ролики, своей компьютерной графикой выдававшие дизайн сайта Виртуального Аукциона (и анонсирующие его на «адресном плане»); в газетах полоснули разношёрстные заметки, отзывы, критические статьи скрупулёзно подготовленные (написанные и составленные) Изольдой Максимилиановной.

Причём, неслучайно, что «критики» «отозвались» о выставке ещё до её открытия.

Интерес общественности зрел и поджигался.

Весь город залепили афиши, на АЗС, у супер- и мега-маркетов, на городских платных парковках стояли стильные промоутеры в плащах бабочкой, белых кашне и в цилиндрах, и раздавали всем и каждому флаера, анонсирующие выставку и рекламирующие сайт.

На открытии ожидался однозначный аншлаг. Городские жители не могли вспомнить, когда в последний раз они посещали персональные выставки художников и их прорвало. У всех душа рвётся к Празднику Души, и надо было только, устроив этот праздник, затащить эти души на действо, найти неоспоримые доказательства необходимости бросить все свои неотложно-ненужные дела и идти на Пир Души.

Команда Теодора сумела разработать эти доказательства и организовать способы донесения до Душ этих доказательств. И, как итог всех трудов, «наутро» (а точнее – ещё в процессе PR-ной подготовки открытия галереи) Теодор Неелов проснулся знаменитым и признанным. Так должно было случиться, значит, так и случилось.

Если звёзды зажигают, значит для этого кто-то очень сильно потрудился над креативом. Смущало одно – картин пока никто не видел и признание публика ему выдала заочно. Но. Таковы законы современной науки о рекламе, тут уж – пан или пропал.

До открытия оставалось три дня. Три ночи и между ними день. Это надо пережить или заполнить событиями до отказа, что б не разорвало от ожидания.

После бравурной подготовительной пресс-конференции в офисе Фонда «Арт-наследие», он сел в трамвай и поехал домой. В голове кружились обрывки сладких речей, влюблённые взгляды новоиспечённых поклонниц, звон бокалов на фуршете, чмоки кокеток и рукопожатия коллег. Бывали в жизни Теодора приятные минуты, это же были – приятные часы.

Трамвай вздрагивал на стыках рельс и качал сонных пассажиров. За тёмным окном на километры раскидывался тёмный город, прошиваемый световыми лучами фар.

Автомобили – кровь города, разносящая по пунктам назначения свежих людей. В искрящемся вагоне трамвая искрилось довольное лицо мастера. Как отвыкли мы от улыбающихся лиц.

Но, даже если мы от них и отвыкли, то, по сути, мы правы. Потенциально. Ибо за любой радостью следует гадость, так устроен мир.

Вначале Теодор, ступив на асфальт со ступеньки вагона, увидел сидящую на остановке кошку чёрного цвета. Всё бы ничего, можно бы даже было сказать, мол, ерунда, не про него эта кошка. Но. Животное сидело прямо напротив входной двери вагона и не мигая смотрело в глаза Теодору. Тут же промелькнула в голове старая хохма, что по настоящему плохая примета, это когда в вашем доме чёрная кошка пустым ведром разобьёт зеркало. Тут уж действительно – попадалово. А так? Ну и сидит, и смотрит, и что? Жрать хочет. Ждёт, может, кто и бросит чего. Сиди и жди, а мы – своей дорогой.

Теодор всё же сжалился над животным, и произнёс: «Ом мане пе ме хунг!», тибетское пожелание для живых существ лучшего перерождения в следующей жизни. (Сколько в этом предложении букв «Ж»(!), просто упражнение для логопеда!) Он запомнил мантру со слов Шамира, когда тот спорил с Михал Романычем о Тибете. Шамир тогда закончил этой мантрой разговор, процедив её сквозь зубы. О как, в Тибете даже ругаются пацифистски. Кошка осталась довольна: мигнула одним глазом, вильнула хвостом, зевнула и, закончив на этом свои эволюции, удалилась. Благое настроение Теодора удалилось вслед за кошкой.

Вечер. Почти ночер. Серые дома уходят ввысь, в черноту. Город ужасно освещён, даже и вовсе почти не освещён, кому это надо? Машины светят себе фарами и всё равно бьют колодки и стойки, попадая в колодцы канализаций. Наверное, надо быть кретином, что бы придумать такое: канализация проходит под проезжей частью, так веселее, ну какую ещё причину найти, что бы вскрывать асфальт посреди дороги? А тут – пожалуйста, копай дорогу и слушай маты водителей, милое дело! Пешеходы спотыкаются на рытвинах и шарахаются друг от друга. Закон темноты – не видно лица, значит бандит. А в какой сауне нынче мэр? М- да, рессоры «Крузака» идеально приспособлены к нашим дорогам, поэтому мэру – пофигу, кто там спотыкается или рушит стойки своих задрипанных «Тоёт». Каждому своё.

С такими невесёлыми думами, Теодор не стал спешить домой.

Душа требовала продолжения банкета, а точнее – праздника, полёта. Выбор был не богатый, Теодор отправился в своё любимое кафе.

На пороге его окликнул мальчик-посыльный от Мариэтты Власовны (вот же психолог, эта колдунья!). Глаза мальчика по привычке пытались искриться, но видно было, что он жутко устал и замёрз. Факт, не первый час тут околачивается. И откуда Мариэтта узнала, что…