потом начался перерыв, и Кира забыла про него.

Но через неделю он вернулся в то же время и сам завязал с ней беседу. Долго разглагольствовал о прочитанной книге, затем стал расспрашивать о «Схимнике». Кира отвечала сухо и немногословно, надеясь его отшить. Однако у него нашлись дела в библиотеке и на следующей неделе, и на следующей, и снова, и постепенно она к нему привыкла. Говорили в основном о литературе, благо вкусы у них почти совпадали – Коэльо, Мураками, Ричард Бах. Иногда он рассказывал о себе, о каких-то эзотерических клубах, о религиозных спорах, в которых регулярно участвовал и непременно побеждал. За пределами библиотеки они не встречались ни разу и даже не обсуждали подобную возможность. Так продолжалось до выпускных экзаменов. В июне Станислав предстал перед ней в плохо сидящей двойке и объявил, что теперь он больше не студент, а дипломированный специалист, что ему уже предложили хорошую работу, поэтому в альма-матер его больше ничто не держит, но Киру он будет рад видеть и дальше, вот телефон, звони, если что. Ее номера спрашивать не стал, она сама давать и не подумала.

В августе ее первый год на библиотекарском посту закончился, и ей дали целый месяц отпуска, с которым нечего было делать. Вика не приехала (всей семьей подхватили какую-то заразу), от книжек уже болели глаза, телевизор надоел. От скуки Кира позвонила Станиславу. Тот ответил мгновенно, как будто сидел и ждал вызова. В субботу они пошли гулять на набережную, еще через пару недель прошлись по проспекту Ленина и так мало-помалу вернулись к старому графику, только виделись теперь в людных местах, а Станислав незаметно превратился в Стаса.

У Киры лет с двенадцати не было ни подруг, ни друзей, и явной потребности в них – тоже. Но Стас ей подходил идеально: он никогда ничего не просил, только предлагал помощь, развлекал ее как мог и, главное, не представлял угрозы. При всем немалом росте и силе в нем было больше от ребенка, чем от парня. Мужчины, как правило, не замечали Киры, но тех нескольких случаев, когда все же заметили и оценили, ей хватило на всю жизнь. Как же пахло от того бородатого… если бы мама не вышла из подъезда… Сколько ей тогда было – тринадцать, четырнадцать?

В прозрачных глазах Стаса не мелькало и намека на какой-то интерес к Кире, помимо дружеского. Первое время она приглядывалась к нему, но в конце концов решила, что его можно не опасаться. Он делал ей комплименты, какие мог бы придумать четырехлетка в детском саду, чтобы порадовать воспитательницу. Если у него имелись какие-то отношения, то Кира о них ничего не слышала – а значит, их и не было, потому что вся прочая его жизнь лежала перед ней как на ладони. Он тоже жил один, хотя об этом «тоже» не подозревал: на всякий случай она наплела, что квартиру делит с невероятно строгой бабушкой, которая ни о каких гостях и слышать не желает. Стас не возражал – он вообще никогда не возражал, не жаловался, поступал именно так, как ожидалось, и ничего не требовал взамен. Приличной работы ему так и не перепало, каждые два-три месяца начинались поиски нового места. Грузчик, помощник повара, чернорабочий на стройке, но чаще всего – сторож. В хиреющем центральном парке его приняли до весны, на мертвый сезон, но могли выставить и раньше, как уже не раз случалось. Особенно если без спросу разгуливать по аттракционам. По дорожкам, сверкающим в лунном свете. Среди фонтанов, беседок и…

Заунывный механический голос проскрежетал знакомое «университет», и Кира пришла в себя. В транспорте ее убаюкивало редко, но сегодня дождь и усталость взяли свое. Чуть не проспать остановку – надо же до такого дожить. Она сняла с крючка зонт, поправила беретку и хотела уже встать, как по коже игольчатыми лапками пробежал озноб. Чей-то ледяной взгляд уперся ей в затылок. Спустя долгое-долгое мгновение Кира повернула голову. Ничего и никого – все то же бледное лицо. Вскоре не стало и его, а ветер плескал и плескал в окно ртутными брызгами.

– О, привет. Уже соскучиуась? А у меня как раз смена заканчивается.

– Стас, мне страшно.

– Что такое?

– Он опять прислал фотографию.

– Все-таки «он»? С того же адреса?

– Непонятно, там что-то нечитабельное совсем…

– Ну уадно, а что на фотке-то?

– Я! Он меня через окно троллейбуса снял, когда я домой ехала! Там все размыто из-за дождя, но лицо точно мое. Зонтик видно, беретку. Стас, он ведь совсем рядом был, следил за мной! Стоял на улице и поджидал возле моей остановки! Что делать? Я сейчас в полицию позвоню.

– Погоди, не спеши. Там тебя пошлют куда подальше и даже суушать не станут. Мауо ли кто какие фотки рассыуает – тебе ведь напрямую никто не угрожау?

– Нет. Но…

– Ну тогда и сама не паникуй. Может, я все-таки проверю твою почту, а?

– Я…

– Суушай, но ведь нельзя сидеть суожа руки. Давай я посмотрю, а если ничего не найду, позвонишь в полицию или куда там еще.

– Ладно… Только давай поскорей, Стас. Я боюсь. И не смотри других писем.

– Ну конечно, а зачем? А ты не бойся. Потом еще смеяться будешь. Мне кажется, судьба дает тебе знак.

– Какой еще знак?

– А тут с ходу не скажешь, думать надо. Пришли мне эсэмэску, я покумекаю. А ты уучше уожись спать.