Камешек по низкой кривой полетел в пруд. Темный силуэт с воздетой дланью разбился вдребезги, но тут же начал склеиваться обратно.
– Не надо, – поморщилась Кира. Встретив недоуменный взгляд, добавила: – Не надо, и все.
– Ну ладно, – смущенно пробормотал Стас. И тут же смутился еще больше: он плохо выговаривал «л» в некоторых словах, получалось похоже на «уадно». – Извини, если что…
– Да нет, ничего… просто сон дурацкий приснился, не хочу вспоминать.
Суббота выдалась теплая и ясная, но людей в парке почти не было – наверное, все ушли на какой-нибудь очередной концерт, о котором в библиотечных подвалах не говорят. Или остались дома, проживать свои семейные жизни. По оголившейся к зиме аллее плелась женщина с лысым малышом лет пяти. На пластмассовом стуле перед тиром сидел старичок, мурлыча себе под нос. Откуда-то слева доносилось: «Шпигель, ко мне! Ко мне, мать твою!»
Кира со Стасом устроились на скамейке возле памятника Ильичу, у самой воды, и глядели на листья в пруду. Оставшись без камешков, Стас беспокойно потирал ладони, оглаживал брюки, подергивал плечом и ничего из этого не замечал.
– Ну вот, тебе еще и снов не хватауо… Да ты не воунуйся, всему есть объяснение. А это точно не сестра?
Кира вздохнула.
– Ты же знаешь, Вика не приезжала два с половиной года. Постоянно обещает, но все время что-нибудь не получается. Ну и вообще, мы с ней никогда друг над другом не шутили.
Стас искоса посмотрел на нее. По-другому он не умел, но сбоку было так не заметно.
– Что, совсем?
– Что – «совсем»?
– Совсем не шутили?
– Ну да, не хотелось как-то.
– Ага. – Он помолчал, провел ладонью по проплешине на затылке. – А в Машиностроителей нам вчера как раз про двойников рассказывали.
– Опять ты в эту свою секту ходил?
– Да не секта это, кууб просто. Там ведь ничего не заставляют деуать, только лекции читают. Ну вот, двойники есть у каждого, но они прячутся в астральном измерении. Может, твоя копия сфотографировауась и решиуа передать тебе привет?
– Дурак, ты зачем такое говоришь? Мне же страшно!
– Ой, прости… Я не хотеу.
Мама с малышом обогнули пруд и поравнялись с их скамейкой. Ребенок повернул голову, и Кира поняла вдруг, что это девочка, обритая наголо. Правую щеку ей залепили пластырем, один глаз как будто оплыл и умер, другой глядел холодно и колюче, не по-детски.
– У нее только в одном глазике рак, – сказала вдруг мать. От нее пахло алкоголем. – А второй был нормальный, но она окно разбила. Пять часов операция шла.
Кира отвела взгляд, и неприятная пара удалилась. Старик ни с того ни с сего затянул что-то древнее – то ли Антонова, то ли Добрынина. Из-за спины памятника выползла туча, накрыв своей тенью землю и воду.
– Пойдем отсюда, – сказала Кира и встала со скамейки. – Мне здесь не нравится. Солнца все равно уже не будет.
Стас покорно заковылял за ней. Он всегда сутулился, но рядом с Кирой – которая на каблуках была бы ему по грудь, если б ей вздумалось надеть что-то с каблуками, – окончательно превращался в горбуна. «Квазимодо, – подумала она, взглянув на него. – Дрессированная собачка».
– Но ты ведь придешь еще?
– Не знаю. Если погода хорошая будет. Но с завтрашнего дня обещали дожди.
– Ну и что? Посидим у меня, чай попьем. Я тебе аттракционы покажу, беспуатно. Ты же не во всех быуа, а? Вот в зеркальном уабиринте – быуа? А в
