том, что маме нужна ее защита.

– Почти как «Властелин колец», – заметил Эдгар, и Изола скорчила рожицу, пряча украшение под воротничок.

– Я слышала, как девочки в школе над этим смеются, – с деланой небрежностью произнесла Изола. – Они говорили… Что оно сведет меня с ума, как свело ее.

Эдгар замер.

Изола задержала дыхание. Они никогда не говорили о ее матери; все эти годы Изола ни с кем не обсуждала, что происходит у нее дома: ни с Лозой, ни с Джеймсом, ни даже с деревьями в лесу Вивианы, хотя те никогда не выдавали секретов, которые она поверяла их дуплам.

– Изола Уайльд, отличаться от других – не преступление, и ты вовсе не сумасшедшая. – Он провел пальцем по ее ключице и холодной цепочке, а затем наклонился ближе, чтобы прошептать ей правду: – Ты волшебная!

В эту секунду Изола заколебалась: иррациональный внутренний голос, так похожий на голос Цветочка, требовал, чтобы она рассказала ему все – мол, Эдгар поймет. Можно позвать из сада Зайчика, и он сразу распознает сущность Эдгара, а потом Изола возьмет любимого за руку и поведет на кладбище, где они найдут свежевыползшего из-под земли призрака и будут жить все вместе на прогнившем плоту реальности.

Но голосок Цветочка заглушил подозрительный голос горгуля. «Дурочка!» – всплыл в памяти его презрительный оклик, и Изола вспомнила, как недоверчиво смотрел на нее в последнее время Джеймс, как он качал головой, щурился и сдавливал губами сигарету. Она поняла, что не может сейчас рассказать Эдгару всю правду о себе – и, скорее всего, не расскажет никогда.

Изола опустила голову, не желая смотреть Эдгару в глаза, пока тот с любовью ей улыбался. Она обвела взглядом извилистое шоссе линии его подбородка с машинами пробивающейся щетины и граффити рубцов от угрей на коже и поняла, что Эдгар – это город, в котором ей хочется жить.

– Нарисуй на мне татуировку, – предложила Изола.

– Легко. – Эдгар взял с тумбочки фломастер, снял колпачок и отодвинул простыню. Изола захихикала и прикрыла глаза, чувствуя, как скользит по руке мягкий кончик фломастера, как кожа впитывает чернила.

– Вот здесь – снежинки, рядом с тыльной стороной локтя. Может, еще одну вот здесь. – Он нарисовал красивую снежинку на выступающей косточке ее бедра. – Тайная снежинка.

– Откуда ты узнал? – прошептала Изола-Ледяная-Принцесса и прижалась ртом к его губам, прежде чем он успел ответить, но быстро отстранилась, задев нижней губой его брекеты. Она приложила к порезу салфетку, пока Эдгар рассыпался в извинениях.

– Ненавижу брекеты, но кривые зубы еще хуже. Видишь? – он потрогал небо, показывая Изоле неровные коренные зубы.

– Не знаю, – с улыбкой ответила Изола. – Мне кажется, кривые зубы выглядят очень рок-н-ролльно.

Когда они снова слились в поцелуе, губы Изолы были липкими от остатков вишневой помады, едва не выболтанного секрета и капельки крови.

«Кривые зубы и рок-н-ролл», – написал утром на стене Эдгар, прежде чем уйти домой.

Изола услышала, как кто-то стучится в окно маленькими ножками.

– Что такое? – прошипела она, приоткрыв окно на щелочку. – Чего тебе, Винзор?

Фея упала на подоконник. Она не ответила, а ее зеленое свечение потускнело до болезненно-желтоватого.

– Винзор? – Изола осторожно подняла ее, и фея судорожно вздохнула.

– Отравленные… цветы, – простонала она.

– Что? – Изола поднесла ее чуть ближе к уху.

– Что… ты наделала? – чихнула Винзор. – Ты распылила яд… ты хотела… меня убить…

На половине крошечного личика феи проступили мерцающие зеленые вены, правый глаз побелел и сочился гноем.

– Нет, нет, конечно, нет! Я…

Зайчик запрыгнул на подоконник и с интересом спросил:

– Кто она?

– Это Винзор. Говорит, ее отравили. Зайчик, что мне делать?

– Вырежи пораженный глаз, – скомандовал горгуль.

– Что?

– Видишь, у нее в глазу яд? Вырежи глаз, а то фея умрет.

Изола заколебалась. Пощупала пульс Винзор – словно муравей под кончиками пальцев.

– И как это случилось? – непонимающе задал вопрос в пустоту горгуль.

Изола не нашла ничего меньше английской булавки, которую когда-то пыталась утащить Винзор. Изола воспользовалась булавкой и глупым буклетом об ампутациях, думая о любимом моряке Кристобелль и о короле Лире.

Зайчик сидел у нее на коленях, заинтересованно глядя на импровизированную операцию.