— Ты меня достала! — повторял он, наступая. — Вы — все — меня — достали!
«Ты еще не видела по-настоящему страшного призрака», — сказал как-то Джой.
Теперь я его видела.
Вместо лица — лунно-белая маска с пятнами-глазницами, из которых вытекает черная жижа. Руки удлиняются, утончаются, вытягиваются из рукавов. Эти руки-плети достают меня повсюду, как я ни уклоняюсь и ни отмахиваюсь. Удары не могут причинить мне вреда, но почему меня как будто полосуют ледяными лезвиями?
— Доста-ала! — уже не кричал, а выл призрак. — Что тебе от меня надо?!
Даже когда я в полуобморочном состоянии лежала на самом краю, боясь не то что шевельнуться — вздохнуть или отозваться на встревоженный голос Джоя, — призрак наклонялся надо мной и шипел в самое ухо:
— Я сказал, сдохни! Умри-и…
А потом вдавливал каблуком в крышу наши сцепленные руки, поворачиваясь вокруг своей оси и напевая:
— Давайте, сдохните вместе!
…Джой то с силой прижимал меня к себе, приговаривая: «Ну, все-все», то тряс, как копилку, повторяя: «Все, хватит, тебе надо остановиться, слышишь?» Наверное, я что-то отвечала ему, но смотрела только на стоявшего на самом краю. Теперь он выглядел обыкновенным подростком — и это было куда страшнее.
Парень встретился со мной взглядом. Растянул в мертвой улыбке губы. Раскинув руки, качнулся спиной назад — все с той же ухмылкой — и упал в ночь.
Я вскрикнула, дернулась следом, Джой перехватил меня сильнее. Рявкнул в самое ухо:
— Очнись! Ты меня слышишь?!
— Да, — наконец отозвалась я.
…Я хотела узнать, как и что произошло, и мертвый показал мне это.
Опрокидывающийся в пронизанную лунным светом пустоту мальчик с вызывающей и несчастной улыбкой на лице…
Крупно вздрогнув, я распахнула глаза: слава богу, никаких самоубийц и привидений! Темнота вокруг уже была предрассветная, понемногу становившаяся прозрачной. Не страшная. Я попыталась натянуть на замерзшую ногу одеяло — не получилось, что-то мешало. Я повернулась и обнаружила это что-то.
Точнее, кого-то.
Я просипела недоуменное «э-э-э?». Джой спал на животе, обняв руками подушку. Я некоторое время созерцала его, пытаясь сообразить, с чего вдруг он у меня ночует. Голова думала очень медленно — как обычно с утра, да еще мешала тупая боль в затылке. Эта-то боль наконец поставила все на места.
Все наоборот.
Это не Джой у меня, а я у Джоя! Он приволок меня после вчерашнего… не буду вспоминать! И напоил коньяком. А потом я еще накинулась на него со своей истерикой.
Вот бедняга!
Я поежилась от неудобства. Смех и слезы у меня всегда близко, но обычно я не выплескиваю по-настоящему сильные эмоции на малознакомых.
Или… что?
Сколько мы с ним уже общаемся? Второй месяц? А я настолько привыкла к тому, что Джой рядом, что он всегда помогает; даже бессовестно злоупотребляла этим, хотя часто могла справиться сама. И не только из-за того, что он единственный знал и принял мое призрачное сумасшествие, но и как бы испытывая его терпение и готовность помочь. Словно это доказывало существование нашего общего прошлого…
И одновременно с этим я о прошлом даже не задумывалась. Задвинула куда-то не только на задворки памяти, но и сознания. Да с этой призрачной эпопеей я вообще перестала замечать, что он мужчина!
Зато сейчас…
Изгиб коротких густых ресниц. Четкая линия высоких скул. Расслабленные, потерявшие язвительность и строгость губы… Приоткрытые. Я ведь несколько дней тогда переживала наш недопоцелуй, в красках представляя его перерастание в поцелуй настоящий… Так, прекращаем фантазировать! Сейчас это куда чреватей: рука так и тянется коснуться непривычно взлохмаченных черных волос… скользнуть пальцами по лицу… темная линия щетины по нижней челюсти… дотронуться до губ, погладить гладкую прохладную кожу сильного плеча…
Я с трудом сглотнула; во рту пересохло, хотя куда больше-то после ночного коньяка? Какое желание сейчас сильнее: удрать подальше или, наоборот, прижаться поближе?
