– Когда он возвращался, твоя мать делала вид, что все идет своим чередом. Иногда ты просыпался ночью и видел, как отец стоит у дверей твоей спальни. Вы оба знали, что он плачет, но он никогда в этом не признавался. Чтобы здоровый мужик – и плакал?

Филбин от ужаса широко распахнул глаза и по-рыбьи разинул рот.

– Как? Как ты это делаешь?

– Одна мысль не шла у него из головы – и у тебя, когда ты подрос. А ну как он не твой отец?

Филбин потерял дар речи и уставился куда-то в угол, будто увидел в сумраке тень родителя.

– Однажды он задал тебе вопрос, верно?

– Прекрати, – выдохнул Филбин. Он был готов разразиться то ли угрозами, то ли плачем. – Хватит!

– И ты солгал, – прошептал Гундер.

Филбин перестал умолять и молча смотрел в прошлое.

Гундер дал ему потомиться. Все сведения о Филбине исходили от Таландры, из ее черной книжечки с тайнами. Впрочем, это была уже не одна книга, хотя много лет назад все началось с нее и записанных в ней секретов, которые для принцессы раздобыли ее соглядатаи. Где-то во дворце имелась тайная комната с полками от пола до потолка, и в каждой черной книжке на этих полках содержались тайны обо всех самых важных и могущественных людях на свете. Помимо фактов принцесса добавляла собственные заметки о каждом человеке: его сильные и слабые стороны, пороки, семья – все, что помогло бы им управлять. Черная библиотека – так называли ее посвященные – была самым мощным оружием Таландры.

– Однажды ты встретишь Пресветлого Владыку, и все твои грехи раскроются перед ним, – сказал Гундер, возвращая Филбина в настоящее. – Ты сознаешься во всех своих проступках, или Он отвергнет тебя. Разве не это обещает Книга?

– Не цитируй мне Писание, – хрипло ответил Филбин.

– Ты предстанешь перед судом. Но веришь ли ты? В глубине души, в самых темных ее уголках, где никто тебя не видит – веришь ли ты? – Гундер говорил мягко, будто увещевал старого друга. – Я называю тебя по имени, потому что здесь ты не пастырь, не духовный вожак, не глава Церкви. Даже не священник. Ты простой человек, и если я тебя убью, ты отправишься на встречу с Ним. И Он, от которого ничего не скроешь, будет тебя судить. Поэтому я в последний раз тебя спрашиваю, Филбин, – ты веришь?

По сведениям Таландры, Филбин считал ложь отцу худшим грехом в своей жизни, а поскольку оба его родителя умерли, простить этот грех было некому. Рана жгла глубоко внутри, и на ней с самого детства покоился всякий его поступок, всякое слово, всякая мысль. Десятилетиями он пытался придавить, разгладить, заглушить эту боль победами и пороками, большими и малыми. Но что бы ни делал Филбин, края были все так же остры, и когда Гундер разворошил старые воспоминания, они ранили с прежней силой.

– Я верю. – Слова прозвучали так тихо, что Гундер на секунду подумал, будто ослышался. – Верю, – повторил Филбин, и слезы потекли по его щекам.

Гундер улыбнулся и осторожно щелкнул пальцами перед лицом пастыря. Тот уставился на него и застыл.

Гундер спокойным и тихим голосом вытягивал правду. Филбин, с которого он сорвал все маски, всю гордость, все звания, без раздумий отвечал из глубины подсознания. Подсказки были излишни. Священник и без них знал, что должен сделать, вернувшись домой, – достаточно было напомнить ему, как далеко он и его народ отошли от истинной веры. Филбин станет в Зекоррии союзником Севелдрома против Тэйкона и его нового культа, а главное – даже не будет знать, что работает на Таландру.

Гундер смотрел вслед первосвященнику, который, надвинув на лицо капюшон, вышел из борделя в сопровождении двух охранников. Чуть погодя из здания появилась девчушка, невысокая для своих лет, и от этого выглядящая еще моложе. Перейдя улицу, она небрежно прислонилась к стене.

– Ну? – спросил Гундер.

– Точно как вы говорили. Проснулся ошалелый, сел и пялился в пустоту.

– Что-нибудь сказал?

– Нет. Но смотрел очень грустно, – добавила девица. На ней было платье до лодыжек, хотя Гундер знал, что в стенах борделя все ходят почти без одежды.

– А потом?

– А потом ничего. Оделся и ушел. Не попрощался, не дотронулся, даже не посмотрел.

Гундер протянул ей тяжелый кошель. Она сунула деньги в карман и, набравшись смелости, оглянулась.

– И это все?

– От тебя больше ничего не нужно. Туда не возвращайся. Будут спрашивать, скажи, что ни одной ночи больше не вынесешь. Спорить или держать тебя силой никто не станет.

Девчонка была молодая, однако не глупая.

– Столько денег – за просто так?