А потом все присутствующие разом повернулись и посмотрели на нас. Нет, только на сидов. По нам с Кеннетом скользнули безразличными взглядами, и то не все.
В этот момент я впервые оценила чувство юмора Диху и в полной мере почувствовала себя кошкой. В хорошем смысле. А не хватало мне только натурального кошачьего безразличия. Видели когда-нибудь смущенную кошку? Или кошку, озабоченную чужим мнением? Вот! И не увидите, потому что кошке все равно, заметили ее присутствие бесшерстные гиганты с громкими голосами или отвлеклись на незваных гостей, которые мало того, что заявились посреди веселья, так еще и своих питомцев прихватили с собой. Ах, как же я хотела по-настоящему стать кошкой! И для нервов полезнее, и рядом с альфарами безопаснее. В крайнем случае, можно вскарабкаться куда-нибудь повыше.
Альфары… Да, прав был сын Луга, мой мозг при виде этих существ забыл слово «эльф» навсегда. Все разные, но при этом все идеальные, совершенные, нечеловеческие. Мерцающие глаза, волосы всех мыслимых оттенков белого и золотого – от искристо-снежного до едва уловимого оттенка лепестка магнолии и от теплого льняного до почти шафранового. Льдистые иглы ресниц, дрожащие то ли от гнева, то ли от смеха тонкие ноздри, совершенный изгиб губ, между которыми нет-нет, да и сверкнут острые хищные зубы.
Если бы я знала, что встречу таких альфар, меня бы пришлось за ноги сюда тащить.
– Теперь точно хана, – одними губами пролепетал Прошка. – Сожрут.
И он не преувеличивал, нет. Если я была в глазах хозяев кошкой Диху, то Кеннет – в лучшем случае псом Кайлих. Кто их, альфар этих, знает? Может, они чуяли в нас капельку сидской крови, поэтому равнодушничали? А вот на Прохора они глядели, как на кролика. Тоже, кстати, домашнее животное. Но если кошек с собаками есть как бы не принято, то кроликов – очень даже. Плотоядно на мальчишку смотрели, с явным гастрономическим интересом, я бы сказала.
– Ка-тю-неч-ка…
Он вцепился в мою ладонь изо всех сил и весь мелко дрожал. Вестимо, уже видел себя поданным на стол на серебряном блюде с яблоком в зубах, с хрустящей корочкой. Где-то между целым лебедем и тварью, отдаленно напоминающей крокодила. Я так и не смогла определить видовую принадлежность чудища, варварски украшенного цветами и фруктами, от которого уже отъели заднюю лапу. Потому что я себе сцену поедания человеческого подростка здешними гурманами очень даже хорошо представила.
Мы шли по широкому проходу между столами, приближаясь все ближе и ближе к возвышению, где в полнейшей тишине поджидал нас Велунд. Но прежде чем я увидела лицо конунга, мой взгляд скользнул выше и…
За спиной над массивным креслом владыки альфар на стене висел, надо полагать, самый его любимый охотничий трофей – голова дракона.
Так вот что я вам скажу, дорогие мои, ничего страшнее в жизни своей я не видела и, пожалуй, уже не увижу. И я уверена, что никто из встретивших эту тварь живьем ничего рассказать не сможет, потому что рандеву с воплощенным ужасом смертному ни за что не пережить. Эти зубищи! Эта чешуя! Эти рога! Теперь-то я поняла из чего, точнее – из кого сделана была странная дорожка, ведущая от входа через весь зал. Твердая, но упругая, блестящая, но не скользкая, к тому же заглушаюшая шаги шкура чудовищного зверя.
Я ойкнула и инстинктивно прижалась к Кеннету. Или это он ко мне прижался? И если бы я действительно была кошкой, то тотчас бы забралась горцу на макушку и шипела бы оттуда. Маклеода, кстати, тоже немного трясло. Меч так и ходил в руках ходуном.
– Огради мя, Господи, силою честнаго и животворящаго Твоего Креста, и сохрани мя от всякаго зла, – всхлипывал мне куда-то в лопатку Прошка.
Вот это мы попали, так попали!
Давным-давно забылся тот первый бой, и самый первый мертвец, что, хрипя, рухнул под ударом его меча, уже не снится зимними ночами, но чувство, когда сама смерть обдает тебя морозным дыханием, никуда не делось. Ледяной ветер кулаком ударяет в лицо, заставляя колени подгибаться. Он прежний, он такой же, как в тот день, когда сбежал с холма навстречу врагам – не чуя ног, с сердцем, выпрыгивающим из груди, с влажными ладонями, – глупый щенок, еще не отведавший крови. Тогда он не знал, выживет или ляжет замертво, и эта неизвестность, как ни странно, согревала изнутри, точно добрый глоток матушкиного виски. Ведь одному Господу ведомо, что случится с мальчишкой-горцем через миг, только ему одному открыто будущее Кеннета, только в его руках судьба как одного человека, так и всего клана. И Господу нашему, Иисусу Христу, всяко виднее, на все его воля. Простая мысль очень утешала, очень. Наше дело какое? Не сдаваться и драться до конца, чтобы перед кланниками не стыдно было и на Страшном суде честно восстать из могилы.
Но когда Маклеод своими глазами увидел тех альфар, что не в изгнании и не на охоте, а в чести у своего конунга, то сразу понял: часы его жизни сочтены. И если Господь привел его сюда, значит, и он тоже относительно Кеннета все окончательно решил. Прямо как на Бальтазаровом пиру, только без огненной руки и букв, начертанных ею на стене.
С этими – Кеннет рассудил, что называть их «людьми» не стоит – с
– Возьми нож, девушка, – шепнул он на ухо Кайтлин.
