Решимость Рэйта растаяла, как масло на очажном камне.

– К ней привыкаешь, о моя королева, – каркнул он.

Она посмурнела:

– Тебе нездоровится?

– М-мне? – заикнулся он. – Неужели?

– Когда ты научился обходительным манерам? Боги, жарища-то какая! – Она вцепилась в ворот кольчуги и пуховый поддоспешник. Столь оживленной она еще не была: румяная, глаза горят, на лице легкий блеск. Он щелкнула пальцами рабыне:

– Принеси, будь добра, мне вина.

– Я принесу, – отозвался Рэйт, быстро шагнув к кувшину.

– С чего бы не воспользоваться услугой лучших в своем деле. – Скара ухмыльнулась Рин, кивком указывая на него. – Он был королевский чашник.

– Ага, был, – про себя буркнул Рэйт. И будет снова. Если сумеет завершить одно дело.

Биение сердца застилало слова Скары, он не разбирал, о чем она говорит. Медленно, тщательно, удостовериваясь, что его не выдадут трясущиеся руки, он нацедил вина. В кубке оно смотрелось, как кровь.

Он хотел быть воином. Мужчиной, поднявшим оружие за короля, доблестным на бранном поле. А кем стал? Мужчиной, который сжигает усадьбы. Который платит злом за доверие. Который травит женщин.

Он проговорил себе – так надо, так должно поступить. За короля. За брата.

Он чувствовал спиной взгляд матери Ауд, когда принял глоток, что полагался чашнику – убедиться, что вино не опасно для более благородных губ, чем его. Он услышал ее шаг, ему навстречу, а затем Скара произнесла:

– Мать Ауд! Вы-то знали отца Ярви до того, как он стал служителем?

– Знала, государыня. Он и тогда был беспощадным…

Рэйт услышал, как служительница двинулась обратно и, не осмеливаясь дыхнуть, выдавил из-под рубахи пузырек матери Скейр, ослабил пробку и обронил в чашу одну только каплю. Больше одной капли не требовалось. Посмотрел, как круг на поверхности ширится и пропадает, и спрятал склянку. Внезапно подкосились колени. Он оперся на кулаки.

И сказал себе – нету другого пути.

И взял обеими руками кубок и повернулся.

Скара качала головой, пока Рин подбивала кольчугу в талии, подбирала звенья, чтобы сидело как надо, закрепляя крученой проволокой.

– Клянусь, ты ловка со сталью, почитай, как моя старая портниха с шелком.

– Благословенна Той, Что Бьет В Наковальню, государыня, – пробормотала Рин, отходя назад, прикинуть результат своего творения. – В последнее время, божья милось, правда не со мной.

– Все переменится. Поверь, так и будет.

– Вы говорите, как брат. – Рин печально улыбнулась, зайдя Скаре за спину. – Похоже, закончили. Я расшнурую ее и займусь подгонкой.

Скара гордо выпрямилась перед подошедшим с вином Рэйтом, водрузила руку на кинжал за поясом. Кольчуга переливалась в свете масляных ламп.

– Ну, как? Сойду за воителя?

Боги, он говорить разучился. Колени тряслись, когда он преклонил их перед ней – по-особому, как прежде пред Гормом после всякой стычки или поединка. Как преклонит пред ним снова.

– Когда б так выглядела каждая стена щитов, – умудрился сказать он, приложив все силы, – вы бы без хлопот гнали мужиков в атаку на вражин. – И поднял чашу, протягивая обеими руками.

И сказал себе – выхода нет.

– И я привыкну к пригожим парням у моих ног. – Она рассмеялась тем самым смехом. Разухабистым и удалым. И потянулась за кубком.

– Где же она? – пробормотал отец Ярви и опять зыркнул на двери.

Колл не привык видеть наставника встревоженным, и от этого забеспокоился сам. Будто и так мало хлопот – сегодня решалась судьба всего мира!

– Может, одевается, – шепнул он в ответ. – По моему впечатлению, она из тех, кто по такому случаю уделит немалое время нарядам.

Отец Ярви обжег его взглядом, и Колл, сам не желая, усох, сидя в кресле.

– А по моему впечатлению, она – человек, способный учесть заранее, сколько времени понадобится, чтобы по такому случаю одеться. – Он наклонился к ученику: – Как ты считаешь?

Колл прокашлялся, снова кидая взор на двери.

– Где же она?

На другой стороне Бейловой залы, под боком у Гром-гиль-Горма, довольная собой мать Скейр расцветала с каждой минутой. Будто они с отцом Ярви