как люто он скреб когтями.

В тот миг, когда киль проскреб гальку, Колючка соскочила со штевня, а следом и Колл, не замечая холода. Барахтаясь на песке, он едва не влепился в нее, так резко она замерла.

– Нет же, – услышал Колл ее шепот, и она поднесла руку ко рту, и ладонь мелко дрожала.

Он поднял голову на пляжный спуск, на курганы давно умерших владык. Там, на дюнах, среди трав, бичуемых морским ветром, собрались люди. Собралось несколько дюжин: поникшие плечи да склоненные головы.

Похоронное шествие – и страх стиснул крепче.

Колл попытался положить ладонь на Колючкино плечо, чтобы стало полегче ей, а то и себе – кто его разберет. Но она вывернулась и побежала, раскидывая каблуками песок, и Колл следом.

Послышалось гудение низкого голоса. Брюньольф Молитвопряд выпевал псалмы Отче Миру, Той, Кто Записывает и Той, Кто Судит и Смерти, что стережет Последнюю дверь.

– Нет, – пролепетала Колючка и покарабкалась в дюны, им навстречу.

Речь Брюньольфа запнулась. Тишина – лишь ветер блуждал по траве да воронья веселица в вышних потоках. Побелелые лица обернулись к ним: блестящие слезами, придавленные потрясением, сведенные гневом.

Колл заметил Рин и облегченно охнул, но благодарное восславление оборвалось, когда он разглядел, как скручены ее губы, как смято лицо, разглядел мокрые щеки. Следом за Колючкой он двинулся к ней, колени подкашивались – безрассудно желая увидеть все самому и отчаянно желая ни на что не смотреть.

Он увидел величественную погребальную краду, хвороста уложили по пояс.

Он увидел тела. Боги, сколько их там? Две дюжины? Три?

– Нет же, нет, нет, – шептала Колючка, продираясь к ближайшему из них.

Колл увидел, как ветер перебирает темные волосы, увидел бледные руки на широкой груди, по запястьям вились застарелые вздутые шрамы. Отметки героя. Отметки его великого подвига. Подвига, который спас Колла от смерти.

Он неслышно придвинулся к Рин, взглянуть на лицо, лицо Бранда, холодное, белое, с одним темным, без крови, разрезом под глазом.

– Мои вы боги… – надломленно каркнул он, не в силах поверить.

Бранд всегда был спокоен и тверд, несокрушим, как скала, на которой возвели Торлбю. Он не мог умереть. Не мог, и все.

Колл накрепко зажмурил режущие глаза, открыл их, а тот покоился на том же месте, недвижим.

Бранд ушел за Последнюю дверь, вот и весь сказ о нем. Весь сказ, и иного уже не сложить.

И Колл по-дурацки всхрапнул, в носу забуравила боль – и слезы щекотно полились по щекам.

Над Брандом склонилась Колючка, эльфий браслет на запястье сделался черен и мертв. Кротким касанием смахнула локон с лица. Стянула с себя цепочку, баюкая, приподняла голову Бранда и нарядила на него, протолкнула золотой ключ под сорочку. Лучшую из его рубах, не надетую им ни разу – вечно не было случая, а сейчас жена мягко подбивала ее перед, ласково гладила дрожащими пальцами, снова и снова.

Рин крепко обхватила его, вернувшегося, и Колл положил ей на талию руку – вялую, хилую и бесполезную. Ощутил беззвучные рыдания, девушку трясло от них, и открыл уже рот, но не произнес ни звука. Ему полагалось не лазить за словом в карман. Но толку сейчас в словах?

И он стоял и молчал, беспомощный, как тогда, когда его мама умерла и лежала на погребальном костре, а говорил отец Ярви, ибо Колл не мог молвить и слова. А мог лишь смотреть, опустив взгляд, и думать об утратах.

Безмолвная толпа расступилась, пропуская королеву Лайтлин: развевались ее золотые волосы, а мокрое, просоленное платье липло к телу.

– Где принц Друин? – зарычала она. – Где мой сын?

– Жив-здоров, в ваших покоях, о моя королева, – произнес Брюньольф. Подбородок Молитвопряда пропал в складках шеи, когда он обратил печальный взор на краду. – Слава Бранду, он предупредил, ударил в колокол. Охрана Друина рисковать не стала. Они обрушили Воющие врата и запечатали цитадель.

Зло сощуренные глаза Лайтлин скользнули по трупам.

– Кто это сделал?

Эдни, одна из девчонок, которых натаскивала Колючка, с пропитавшимся бинтом на голове, сплюнула наземь.

– Йиллинг Яркий и его Сподвижники.

– Йиллинг Яркий, – негромко процедила Лайтлин. – В последнее время его имя на слуху слишком часто.

Медленно выпрямилась Колючка. На лице ее не было слез, однако Колл слышал сдавленный стон в каждом вдохе. Рин щипнула ее за плечо, но Колючка не обернулась, не пошевелилась, будто стояла во сне.

– Он нагрянул на двух кораблях, – продолжала Эдни. – Или на трех. Ночью. Город взять мало сил, а поджечь в самый раз. Днем раньше приехали какие-то тровены, назвались купцами. Похоже, они его и впустили. А потом он и Сподвижники растеклись по улицам и бросились все поджигать.