– Нет ничего бесполезнее, чем проклятия проигравших. Если бы вы ступили на запретную землю Строкома, вы бы поняли это. Все на свете падет.

Он резко шагнул вперед и внезапно толкнул праматерь Вексен своей скрюченной ладонью.

Ее глаза потрясенно округлились. Пожалуй, как бы мы ни были мудры и как широко б ни зияла Последняя дверь, пересекать ее порог для нас всегда неожиданно.

Она нечленораздельно ойкнула, переваливаясь через перила. Эхо разнесло грохот, а потом долгий вопль ужаса.

Колл бочком подобрался к перилам, сглотнул, заглядывая через край яруса. Внизу все так же полыхал огонь, вился дым, мерцающий жар давил на лицо – тяжело, как гиря. Всемогущая первая из служителей разбилась у самого пламени. С такой высоты ее перекрученное тело казалось маленьким. Все на свете падет. Мать Адуин медленно опустилась рядом с ней на колени, прижимая ладонь к своим лиловым губам.

– Итак, я выполнил клятву. – Отец Ярви насупился на свою сухую руку, словно не веря, что же она сотворила.

– Да. – Скифр со стуком бросила эльфье оружие на пол террасы. – Мы оба свершили нашу месть. Как ощущения?

– Ждал большего.

– Месть – наш способ цепляться за то, что утрачено. – Скифр откинулась к стене, съехала вниз и села, скрестив ноги. – Клин в Последнюю дверь, и там сквозь щель проглядывают лица мертвых. Мы тянемся к мести изо всех сухожилий. Мы рвем все законы и заповеди. Но когда вот она, здесь, – в наших руках ничего. Только горе и скорбь.

– Надо найти себе новую цель, к которой тянуться. – Отец Ярви положил сморщенную руку поверх перил и перегнулся. – Эй, мать Адуин!

Рыжая служительница медленно поднялась, поглядела на них, вверх, – в свете костра на щеках ее блеснули слезы.

– Пошлите орлов к служителям Ютмарка и Нижеземья, – выкрикнул Ярви. – Пошлите орлов к служителям Инглефолда и Островов. Пошлите орлов ко всякому служителю, покорному праматери Вексен.

Мать Адуин недоуменно моргнула на тело повелительницы, затем подняла голову. Вытерла слезы ладонью и, как показалось Коллу, уже без сучка и задоринки приспособилась к новой действительности. А какой у нее был выбор? Какой выбор у любого из них?

– С каким сообщением? – спросила она с коротким, сухим поклоном.

– Передайте, что теперь они покорны праотцу Ярви.

У дверей грудой лежали мертвецы. Жрецы Единого бога, прикинул, судя по рясам с солнцем о семи лучах, Рэйт. У каждого расколота голова. Кровь струилась из-под тел, собираясь темным ручейком на ступенях белого мрамора, – и дождь разбавлял ее в розовый цвет.

Пожалуй, надо было им попросить пощады. Хорошо известно, что Крушитель Мечей предпочитает рабов, а не трупы. И то правда – зачем убивать то, что можно продать? Но сегодня, кажись, Горм в настроении все уничтожить.

Рэйт шмыгнул расквашенным носом. Хрустнули щепки, он перешагнул обломки дверей и ступил в великий храм Верховного короля.

Крышу закончили только наполовину, голые стропила торчали под белесым небом, дождь накрапывал на мозаичный, тоже наполовину уложенный пол. Стояли длинные скамьи, наверно, чтобы единоверцы усаживались в молитве, но сейчас тут верующих не оказалось. Одни ванстерландские воины – пьют, ржут и ломают.

Один уселся на лавку, закинул сапог на сапог. Нацепил вместо плаща парчовую занавеску, голову запрокинул и ловил на язык капли дождя. Рэйт прошел мимо, между двух колонн, высоких и стройных, как стволы деревьев. Шея затекла – пялиться вверх на узоры лепнины.

На столе посреди просторной палаты лежало тело. Его окутывал и струился по полу красный с золотом плащ. В пальцах, иссохших в бледные крючья, украшенный драгоценностями меч. Рядом стоял, угрюмо опустив глаза, Сориорн.

– Совсем коротышка, – сказал знаменосец, похоже, где-то посеявший знамя. – Для Верховного-то короля.

– Это он и есть? – пробормотал Рэйт, недоверчиво всматриваясь в морщинистое лицо. – Величайший человек на свете, восседавший между богами и королями? – Больше похож на старого барыгу-работорговца, чем на правителя моря Осколков.

– Он мертв уже много дней. – Сориорн выдернул клинок из безжизненных рук – одна ладонь мертвеца хлопнула о столешницу. Он приставил острие к полу и достал долото, собираясь сбить навершие – гроздь самоцветов. Замешкался.

– У тебя есть молоток?

– У меня ничего нет, – сказал Рэйт чистую правду.

На дальнем конце палаты высокие стены были расписаны розовым, синим и золотым. Роспись повествовала о крылатых женщинах. Рэйту ни за что не понять ее смысла, но работа над ней явно заняла многие часы. Дни, недели. Ратники Горма со смехом упражнялись на этих женщинах в меткости. Швыряли топоры – откалывали, раскидывали по полу облицовку. Некогда эти люди ухохатывались вместе с Рэйтом, глазея, как сгорают усадьбы по всему приграничью. Теперь они не уделяли ему и беглого взгляда.

В задней части храма высился мраморный помост, на помосте огромная плита черного камня. Гром-гиль-Горм стоял, уперев в плиту кулаки, и угрюмо разглядывал окно в вышине. Там пластинами разноцветного стекла была выложена картина. Фигура в солнечных лучах что-то протягивает человеку с бородой.