службу пойти.

– Было бы неплохо, – пожал я руку дружиннику, и мелкая серебряная монета перекочевала к Митрофану.

Тот заметно удивился подношению, видимо, было не принято, он бы и так помог старым бойцам, которые уже никому не нужны, но с благодарностью принял. Пообещав поговорить со всеми, предложил проследовать за собой.

Оставив Ерёму у ворот, который принялся обтирать спину коня пучком соломы, я направился за дружинником, с интересом поглядывая по сторонам. Вполне неплохо, хотя дерева вокруг много, что напрягало. Оно и огня боится, и гниёт, камень бы лучше пустили на постройку и крепости, и домов. Воинская изба была двухэтажной, казармы приличные, причём не в одном строении. Митрофан пробежался сначала по одному зданию, потом по второму, трое вышли, а двое и так были на улице, грелись в лучах заходящего солнца на лавке, наблюдая и комментируя, как строй отроков наступает на строй гридней. Митрофан уже объяснил, что я хочу, так что пожилые воины, двое бывшие десятниками, обсуждали между собой моё предложение, нет-нет да бросая на меня изучающие взгляды. Да я и сам их изучал, воины действительно справные и, похоже, запойных среди них нет. Двое были покалечены, у одного, самого молодого, рука не гнулась, старая рубленая рана, у другого отсутствовал один глаз. Потом и со мной те поговорили, я опрашивал их, кто и какими умениями владеет, что ещё может и нет. Пообещал заботиться о них, платить за охрану и в случае смерти, все мы смертны, дал обещание справно похоронить, отпев в церкви. Воины были в том возрасте, что и об этом уже задумывались, так что мои слова пришлись им по душе. Правда, один всё же отказался, решив доживать последние годочки в воинской избе, пока не прогонят. А вот четверо дали согласие, включая обоих покалеченных. Кстати, тот, что не имел глаза, был лучником, состоял в отряде лучников, и, по словам Митрофана, очень неплох, у него и свои воинские славы имелись, о которых до сих пор говорят, обучая молодых воинов.

Мы обсудили размер оплаты, котёл, из которого они будут питаться, у некоторых был свой стол, видимо, испортили желудки, язвы заимели. Также и вооружу их. Выяснилось, что не все имели личное оружие. У одного сабля была, своя, трофейная, у других что-то ещё, но защиты уже ни у кого. Ладно, с этим тоже разберёмся. Старые воины, после того как мы скрепили нашу договорённость рукопожатием, получили аванс и направились к себе за вещами, да и попрощаться с товарищами тоже нужно. Дружинники, узнав, что старики их покидают, столпились вокруг, провожая явно уважаемых воинов. Мы покинули крепость, погрузили на телегу немногочисленные вещи воинов и покатили к пристани, где стоял мой баркас. А как же, одного сразу надо ставить на пост для охраны ценного имущества.

Пока ехали, я отобрал старшего среди воинов, да он и был ранее старшим десятником, умел командовать. Храбр его звали. Вот он и поставил одного воина охранять баркас. Ему я вручил один из арбалетов и кривоватую испанскую саблю. Старики мечами махать, как молодые, уже не могли, но лёгкие сабли как раз были им по руке, немного потренируются и достаточно, главное же их оружие – арбалеты. Мы погрузили часть вооружения на телегу, арбалеты с болтами так все, и покатили уже к моему подворью.

Когда мы подкатили к воротам на моё подворье, Ерёма натянул поводья и сбегал через незапертую калитку открыть их. Потом завёл лошадь под узду уже во двор.

– Распрягай, – велел я ему и тут же крикнул выглянувшему конюху Мирославу, чтобы запрягал верхового.

Ехать на телеге к дому купца мне не хотелось, а верхом это быстро. То, что конь не объезжен, нормально, и что будет бодаться, понятно, ничего, потрачу некоторое время, чтобы показать ему, кто теперь хозяин. Меня даже не особо волновала раненая рука и дёргающий болью бок. Справлюсь.

– Хозяин, злой конь. Я к нему ещё ищу подход лаской, но он пока упорствует. Подождать бы, – предупредил конюх.

– Выводи, – махнул я ему свободной рукой и повернулся к воинам, что снимали с телеги свои пожитки. – За мной.

Дворецкий уже торопливо сбежал с крыльца и направился к нам, привлечённый суетой. Объяснив, что воины к нам надолго, если не навсегда, велел ему поставить их на довольствие, пояснив, что двум воинам ничего, кроме молочных каш и молока, нельзя. Также сообщил о четвёртом воине, охранявшем баркас, пусть и ему горячего отнесут. Казимир, как звали дворецкого, изредка кивал, внимательно меня слушая и запоминая, потом мы направились во флигель, который прислуга между собой звала дворницкой, не знаю уж почему. Казимир их хотел поначалу поселить в самой большой комнате, да и воины привыкли быть вместе, живя в казармах, но тут я уже сказал своё слово, в одной комнате поселили, разделённой на два помещения, в обе выходили бока печки и стояли крепкие полати, можно спать, прижавшись боком к печи. Что ещё старым воинам надо? Насчёт большой комнаты у меня другие планы были.

В свободное помещение одной из комнат флигеля воины перенесли всё холодное оружие, что было на судне. Хотя, думаю, одну кулеврину и пару ружей тоже можно взять в дом, мало ли. В общем, велев воинам пока осматриваться и заняться оружием во временном арсенале, пусть его почистят, смажут, завтра поговорим об их задачах, я вышел во двор и направился к чёрному красавцу, который изредка дёргал головой, зло поглядывая вокруг, но конюх крепко держал его.

– Бес, – улыбнувшись, сказал я. – Ты настоящий Бес.

То, что вся сбруя, включая добротное седло, имелась в конюшне в отдельном помещении, я знал, сам инспекцию проводил. Подойдя, я погладил коня по шее и резко похлопал по ней, внимательно следя за реакцией коня. Тот встал на дыбы, чуть не зашвырнув довольно лёгкого конюха в воздух метра на два, однако тот опытный, удержался и даже встал на ноги, когда конь, которому я дал имя Бес, встал на передние копыта, поводя боками. Конь сам не понял, как я одним прыжком оказался у него в седле, причём не вдевая ноги в стремена, удерживая силой мышц ног. Перехватив брошенный конюхом