в западне, можно не опасаться. И еще – настоящие пружинные кровати, Глеб даже надавил на одну, предвкушая скорый сон.

Затем было много-много горячей воды и ужин. Немудреный, но вкусный, а главное – обильный.

– На обратном пути я здесь жить останусь, – заявил Рустам. – А что? Кормежка славная, женщин много, и отношение самое замечательное.

И с ним трудно было не согласиться. Им даже постирушки устроить не дали, пообещав, что к утру все будет выстирано и высушено. Причем обещала дама такой наружности, что Рустам извертелся вокруг вьюном, что-то нашептывая ей на ухо. И, судя по всему, своего добился: вид у него стал донельзя таинственным, а у дамы – многообещающим.

Когда поздним утром, нарушая их сон, заявился Санеев, Глеб почему-то посчитал, что тот решил лично пригласить их к завтраку. Но нет, услышал он совсем другое:

– Вставайте: гости у нас, черт бы их побрал.

Чужинов завертел головой по сторонам: все на месте. Слышал он, как глубокой ночью вернулся Рустам, старательно пытаясь не шуметь. Но вернулся не затем, чтобы улечься: разбудил Поликарпова, Войтова и Крапивина, пошептался с ними, и они ушли уже вчетвером. Куда – и без слов понятно, если принять во внимание слова Санеева. Киреева будить не стали: Прокоп как ни хорохорится, но нагрузки для него оказались едва ли не запредельными, и лучшая радость для души и тела Андреича – это долгий и глубокий сон. Егор отказался, тоже по понятным причинам – любовь у него во Фрязине осталась, и ему не до интрижек на стороне. Ну а сам Глеб дал понять еще накануне, что дома его ждет жена, с улыбкой заявив об этом напропалую кокетничающей с ним девице.

Вообще-то этот день, как, впрочем, и следующий, был запланирован Чужиновым под отдых: смысла рвать из людей жилы нет, и два дня передышки дадут им тот запас сил, который вскоре вполне может понадобиться.

Но если судить по голосу Санеева, отдыха не получится.

– Кто такие? Чего хотят? – поинтересовался он, напяливая на себя одежду.

Та статная девица с выпирающей из-под одежды грудью и синими с поволокой глазами не обманула: все было выстирано и высушено, как она и обещала.

– Есть тут одни, можно сказать – соседи. Мы уже год с ними в контрах. До этого Бог миловал: они о нашем существовании не знали.

– И что же вас мир не берет? – Прокоп, уже полностью одетый, повел плечами, будто разминаясь перед дракой.

– Выжить они нас отсюда хотят. Признаюсь: запасы у нас немалые внизу, в подвалах. Еще в самом начале их сделали, когда я понял, что все это надолго. Не без жертв конечно же: и от твариных зубов люди гибли, ну и мутации случались. А что дальше – сами понимаете.

«Понимаем, – кивнул Чужинов. – Если человек начинает мутировать в тварь, выход только один – пристрелить его, потому что ничем иным помочь ему уже нельзя».

– Поймите меня правильно. – Санеев прижал руки к груди, как будто извиняясь. – Мне не жалко поделиться, и делился уже, причем не раз и не два. Все надеялся, отстанут, но ведь им сразу все подавай. Мы же не только запасами живем: огородов у нас полно, а вы же знаете, что такое крестьянский труд. Всю летнюю пору от зари до зари, все вручную, техники сейчас нет. А эти… На все готовое. Ну и женщины им тоже нужны.

– Сам же сказал, что чересчур их много, одни проблемы, – влез в разговор Рустам. – Договорился бы с ними, глядишь, и женщины остались бы довольны.

– Тут вот еще что… Был у нас не так давно случай. Закрутила одна любовь, сами не знаем, когда и как все получилось. Закрутила, а потом и вовсе к ним ушла. Дело житейское, как говорится, совет да любовь. Только вернулась она через какое-то время, сбежала от них. Месяц у нас пожила и повесилась. Все молчала, ничего рассказывать не хотела, но бабы – народ дотошный, выпытали все же у нее кое-какие подробности. А после и мне рассказали. Так вот: мало того что все у них там общее – это еще полбеды, бабы разные бывают, глядишь, какой-нибудь и понравилось бы… так они и человечиной иной раз не брезгуют. Не то чтобы у них это в порядке вещей, но случается. Еще и рассуждают: «Твари, мол, тоже бывшие люди, и если они людей едят, мы-то чем хуже?»

Все молчали, переваривая услышанное, а Санеев продолжил:

– Глеб, я все понимаю: мы – мелочь, когда на кону такое стоит. Есть у нас ход отсюда, далеко ведет, так что выберетесь без проблем. А мы уж тут как- нибудь. Патронов бы нам хоть сколько, – последние слова Санеев произнес с такой тоской, что Чужинов невольно вздрогнул.

Он оглядел своих товарищей, застывших в ожидании его решения. Все они, за исключением, может быть, Егора Кошелева, отлично понимали, что такое приказ. Прикажет он уйти, и все поймут, потому что прав Санеев: на кону стоит слишком многое.

Поймет его и Рустам, чья нетерпимость к бандитам граничит с лютой ненавистью. Людей осталось не так много, чтобы пережить эпидемию, если та все же случится. Возможно, где-нибудь там – далеко на севере, юге, западе, востоке – все совсем по-другому. Но они-то живут здесь.

В том, что Старовойтовой удастся создать вакцину, Чужинов почти не сомневался: кому, как не ей – ученому-иммунологу с мировым именем? В конце концов, удалось же создать препарат против черной оспы, бывшей настоящим бичом человечества. Причем в дремучем Средневековье. Кроме того,